Прагматически использованный как "орудие холодной войны" (В. Шаламов) и затем отторгнутый Западом, Солженицын в 1980-е годы пишет в Вермонте книгу "Угодило зёрнышко промеж двух жерновов", где снова вспоминает о Твардовском - на этот раз как о "богатыре", но без тени извинений за откровенную клевету в "Телёнке". Твардовского, по словам писателя, "перепутало и смололо жестокое проклятое советское сорокалетие", но главное достоинство поэта в том, что он якобы "перенёс русское национальное самосознание через коммунистическую пустыню".
Снова - пальцем в небо, снова - попытка выдать желаемое за действительное! "Пустыней" прожитые вместе со страной годы Твардовский никогда не считал и не раз заявлял, что "если бы не Октябрьская революция, меня бы как поэта не было". Какое бы то ни было выпячивание своей "русскости" или "национального самосознания" Твардовскому было абсолютно чуждо - и как интернационалисту советской формации, и как русскому интеллигенту, и как редактору-политику. "Новый мир" - и это было одной из главных его черт - всегда принципиально выступал против любого рода национализма, и не по партийной указке, а по глубокому убеждению в его грозной опасности для единства страны.
Главным кумиром перестройки стал легализованный и абсолютно некритически воспринятый Солженицын. Никто (никакое ЦРУ опять же) не принуждал власти СССР к широкомасштабному тиражированию (в том же "Новом мире") "Архипелага ГУЛАГ" и "Телёнка" - без какого бы то ни было объективного комментария. Критические голоса по адресу этих крайне пристрастных книг-фальсификаций быстро захлебнулись в потоке славословия и "коллективного прозрения" по поводу "правды о чёрном советском прошлом". Великая страна, потеряв всякое чувство государственного достоинства, уподобилась унтер-офицерской вдове и на глазах изумлённого мира стала сечь себя, свою историю налево и направо[?]
Мудрый стоик М. Гефтер назвал всё это "эпидемией исторической невменяемости". Вряд ли с этой оценкой не солидаризировался бы - будь он жив - и А. Твардовский. Невозможно представить, что поэт одобрил бы развал СССР и безжалостный произвол российских приватизационных реформ, приведший народ к почти послевоенной нищете. Его Тёркин в эти годы оказался на том свете уже буквально - бывшие бравые неунывающие солдаты Великой войны умирали тогда на глазах тысячами. Всё, во что верил поэт, было растоптано.
Неслучайно практически все шестидесятники, входившие в круг "Нового мира", в 1990-е годы отторгаются властью и становятся в оппозицию к ней. М. Гефтер, выйдя из состава Президентского совета, резко выступает против разгона российского парламента в 1993 г., первым поднимает голос против войны в Чечне. За выступление в защиту парламента подвергается либеральной обструкции В. Лакшин. В оппозиции к власти находится и журнал "Свободная мысль", где работает И. Дедков. Следует заметить, что практически никого из бывших "новомирцев" не коснулось "полевение" (в сторону сотрудничества с КПРФ), а "поправение" всё же некоторых коснулось - например, Ю. Буртина, который - во многом под воздействием идей Солженицына - встал на антисоциалистические позиции. Честный самоанализ этой эволюции с признанием её ошибочности дал сам Ю. Буртин в своей "Исповеди шестидесятника", сделав при этом принципиальный вывод о том, что "Твардовский гораздо глубже и ответственнее думал о судьбе России и её будущем, нежели Солженицын".
Наверное, давно пора прийти к такому же итогу и другим апологетам и жертвам "русского нигилизма" конца ХХ века. Символы и символические фигуры, олицетворяющие правду (правду-истину и правду-справедливость), в России всегда играли колоссальную роль. Очевидно, что Солженицын не стал и не мог стать фигурой, объединяющей страну, - он, скорее, всегда раскалывал её.
Твардовский же по-прежнему твёрд - он никогда не претендовал на роль кумира, но в коллективной памяти общества остался действительно "своим" и "многим для многих". Его вера и надежда не могут быть забыты Россией ХХI века, как и его бессмертные слова: