В посёлке много значил.
Нас с мамой напугал -
Я заикаться начал.
Опасность мне открыл -
Мы сделались врагами,
Пока он землю рыл
Копытом и рогами.
Сквозь сонные места
В задумчивой печали
Порою поезда
Товарные стучали.
Зато наверняка
В пути непобедимом
Экспресс отвлёк быка
Гудками, а не дымом.
ОРГАНИЗМ ЧЕЛОВЕКА
Организм человека мглист,
Помещённый в свою шкатулку, -
Существует специалист
По малейшему закоулку.
Снова медики морщат лбы,
Ибо множество есть нюансов
Для познанья чужой судьбы
И наличия наших шансов.
От простуды простой (апчхи!)
До сложнейшей для них загадки -
Хоть любые надень очки,
Хоть какие имей задатки.
ДИАГНОЗ
Н.С.
Вникала в здешние дела,
Брала больничные уроки,
Но до конца не поняла,
Что делать некому упрёки.
Она врачам смотрела в рот,
Но вопреки постам и вахтам
Муж был сражён, как птица влёт,
Своим классическим инфарктом.
ДВОРЕЦ БРАКОСОЧЕТАНИЯ
Эта женщина сурова,
Ибо помнить все должны,
Что напутственное слово
Здесь от имени страны.
И хотя бы малой частью
Приобщась к чужому счастью,
Смотрит сдержанно она,
Отчуждённо холодна.
В общем, жизнь её не сахар.
Так за строгою межой
Существует инкассатор
С крупной суммою чужой.
БОКС В ЦИРКЕ НА ЦВЕТНОМ БУЛЬВАРЕ
Я видел здесь Карандаша,
Потом Никулина, Попова.
Улыбкой полнится душа
От изобилия такого.
Но возникал мотив иной,
А в представлениях заминка -
Среди арены цирковой
Квадрат сверкающего ринга.
Прицельной памяти улов,
Суровой молодости веха,
Где Шоцикас и Королёв,
И тут уж вправду не до смеха.
И силой близкого родства
Победы нашему желая, -
Послевоенная Москва,
Доверчивая и живая.
Мой Бунин
Мой Бунин
УХОДЯЩАЯ ЛИТЕРНАТУРА
Всё началось с поездки вместе с П. Палиевским в Тарусу, милый провинциальный городок на берегу Оки (куда даже не провели железнодорожную ветку). Наша добрая библиотекарша Галина Никифоровна разрешила мне взять с собой одиннадцать томов Собрания сочинений Бунина (Берлин, 1934-1936) и монографию о нём Кирилла Зайцева (Берлин, без даты). Там, в мире волшебной среднерусской природы, бунинские произведения читались и перечитывались мною с особенной остротой проникновения, я исписал несколько тетрадей, процитировав все его прозаические сочинения и выписав десятки стихов. Сделал подробный конспект и монографии Кирилла Зайцева.
Но, конечно, главная работа была в спецхране Ленинки. К этой поре - на правах "младшего" - я вошёл в число беззаветно преданных русскому зарубежью "катакомбных литературоведов" (А.О. Храбровицкий, Н.П. Смирнов, П.Л. Вячеславов, Э.М. Ротштейн). Первой моей попыткой была студенческая статья "Толстой и Бунин", вышедшая в сборнике под редакцией проф. Н.К. Гудзия, нашего доброго наставника и руководителя толстовского семинара. Затем я написал первую работу о Бунине ("Вопросы литературы", 1957, № 5). Уже на стадии вёрстки я был огорошен отзывом главного редактора А.Г. Дементьева, отметившего, что "работа написана хорошо". Но далее шли серьёзные упрёки: "[?]замешена она на плохих дрожжах. Вся она (объективно) проникнута мыслью о том, что для искусства не имеют никакого значения ни политическая позиция, ни судьба художника[?]
На этой основе вырастает гиперболическая идеализация творчества Бунина. Становится непонятным, почему мировое признание заслужили и всемирно-историческую роль сыграли произведения Горького, а не Бунина. Или Вы думаете, что потомство, история произведут переоценку ценностей", - и т.д.