Петру Калитину
И сказал мне дядя Ваня,
бывший кент вора в законе,
бывший[?] - лагерная вохра,
Ворошиловский стрелок:
- Зря не бацай,
СССР был,
как кулак народов братских[?]
В общем,
если шмайсер держишь,
жми сильнее на курок.
И сказал мне дядя Ваня,
шоркнув сталинской наколкой:
- За слова свои ответишь,
так что много не базлай[?]
В жизни столько баб красивых,
что одной по горло хватит,
так что больше, чем проглотишь,
в свой стакан не наливай.
И сказал мне дядя Ваня,
разливая, не скучая,
выключая телеящик,
матерясь на беспредел:
- Гитлер - падла,
Ельцин - тоже!
И народ - пацан, в натуре[?]
А менты ещё покажут -
кто и где
чьё мясо съел.
И сказал мне дядя Ваня:
- Зря не бацай, паря, глоткой,
на рожон не лезь без батьки,
партия нам что велит?!
Мол, вокруг все п[?] (голубые. - С.С.) -
в телевизоре и возле[?]
Изменяется природа,
мир на месте не стоит[?]
Но сказал мне дядя Ваня:
- Жизнь нельзя сдавать без боя! -
и налил за край и выше,
наградной взяв револьвер, -
Гастарбайтеры достали,
а скины совсем тупые[?]
Где ты, дядя Сталин?!
Суки, -
развалили СССР!
***
Как хорошо в последний день Помпеи
пройтись по улицам заснеженной Москвы.
На миг любви - в бессмертие поверив,
услышав из-под снега рост травы.
Увидеть в небе ветра зарожденье,
в голубке серой Божий лик узреть[?]
И что-то вечное смахнуть, как наважденье, -
ещё пока не время умереть[?]
Твои глаза[?]
Но что-то говорит мне,
что всё не так, как мне мечталось быть.
И сердце сокращается в том ритме,
в котором мы давно не можем жить.
Счастливым быть уже я не сумею.
Другая жизнь у Родины в крови.
Моя душа - безумнее Помпеи -
в последний день несбывшейся любви.
***
Кто умер, тот уже бессмертен, -
порукою - сыра земля.
Давно живём без тьмы и света,
но кто здесь ты и кто здесь я[?]
Шепнёшь:
- Прости, Россия-мама,
в своей забытой Богом мгле
с душой пустой, как голограмма,
не весящей уже ни грамма,
мы к небу ближе, чем к земле[?]
Сын за отца не отвечает[?]
А слово - словно воробей.
И поле жизни заметает
заморский ветер глюковей.
Но вдруг внезапно прозреваешь[?]
Как с бодуна придя домой,
ты взглядом прошлое пронзаешь
и понимаешь: ты здесь свой.
Не вырывая даже йоты
судьбы, прожитой не тобой,
что стала главной частью плоти
и полностью твоей душой[?]
Невыносимы муки эти!
Отец, прошу, сойди с креста.
Бессмертие страшнее смерти,
когда бояться перестал[?]
***
На душе соловьями отпели рассветы
и поплыли закаты в глазах-небесах.
И твои поцелуи, как бабочки лета,
обречённо застыли на талых губах.
В волосах терпкий запах созревшей полыни,
пьяный запах измятой девичьей мечты.