Однако Кирпотин на этом не успокоился. Весной 1934 года он по линии оргкомитета Союза писателей отправил Войтинскую во главе одной из бригад на Северный Кавказ. Местное руководство там на писателей никакого внимания не обращало. Так она смогла построить почти всех секретарей обкомов партии. Тамошние бонзы только что честь ей не отдавали. Потом Войтинская показала зубки и как критик. В начале 1936 года она опубликовала в журнале "Октябрь" беспощадный разбор романа Лидина "Сын".
Окунувшись в литературную жизнь, Войтинская увидела, что многие писатели увязли в грызне меж собой и мало что создали стоящего. Своими наблюдениями она решила поделиться со вторым человеком в руководстве Союза писателей - Владимиром Ставским. По её мнению, современники не создали ничего путного о рабочем классе. "Люди обеднены, - подчёркивала критик, - схематизированы. Ни одной большой, яркой индивидуальности, в таком изобилии расцветших в нашей стране[?] У нас немало псевдонародных книг. Тут встанет вопрос и об эстетическом начале, и о положительном герое". В сложившейся ситуации Войтинская винила в том числе и критиков. "Пока союз [писателей] вплотную не займётся творческой работой критиков, - предупреждала она, - положение не изменится".
Судя по всему, обращение к Ставскому возымело какое-то действие. Неслучайно после ареста Динамова партаппарат "Литгазету" передал в руки Войтинской.
Первое, с чем столкнулась новая редактрисса в газете, - жуткое администрирование со стороны Союза писателей. Все хотели только руководить, давать указания и при этом ни за что не отвечать. Союз писателей, как она увидела, превратился "в бесконечно заседающий департамент по делам литературы, не имеющий никакого отношения к литературно-творческой работе".
После нескольких месяцев работы в "Литгазете" Войтинская подготовила критическую записку для члена Политбюро ЦК Андрея Жданова. Она отметила, что московские чиновники заняты лишь собой и бросили на произвол судьбы национальные литературы. По её словам, на президиуме Союза советских писателей "ни разу не слушался доклад о творчестве национальных писателей, не было любовной заботы о судьбе писателей. Этим объясняется недопустимое равнодушие правления союза к перелому в творчестве Тычины (Тычина мог бы сыграть огромную роль в борьбе с украинскими националистами, имеющую отзвук в Западной Украине), абсолютное равнодушие к творческой судьбе Корнейчука <[?]> Таких примеров можно привести очень много".
При этом я бы не идеализировал Войтинскую. Справедливо обвиняя руководство Союза писателей, и прежде всего Ставского ("попытка Ставского уличить всех критикующих его во всех смертных грехах объясняется непониманием или нежеланием понять существующее положение вещей"), в групповщине ("Ставский и партийная организация союза писателей настолько заняты грызнёй, что забыли об этой своей основной задаче"), она сама в какой-то момент скатилась на доносы, утверждая, в частности, что в Грузии решение многих вопросов Союз писателей "передоверил Пастернаку и Мирскому, тесно связанным с группой шпиона Яшвили".
Обеспокоившись ненормальной ситуацией в Союзе писателей, сразу два члена Политбюро - Андреев и Жданов - срочно созвали совещание. Войтинская продолжила на нём гнуть свою линию. Она сосредоточилась на двух тезисах. Первый свёлся к тому, что Союз писателей погряз в групповой борьбе ("Ставский меня спрашивал: "Ты за кого? За Фадеева или за меня?"). Второй тезис касался попыток литературного генералитета запретить критику своих произведений (в доказательство Войтинская привела справку о Вишневском: "Он администрирует. Есть небольшая группа писателей, которые не приемлют критики, принимают как травлю. Не отвечают, а окрикивают сразу").
Понятно, что генералитет Войтинской этих выпадов не простил. Естественно, в присутствии Жданова никто мстить ей не стал. Все ждали, когда Войтинская сама на чём-нибудь проколется. Так, для Вишневского праздником стал арест весной 1940 года критика Кронида Малахова. Ведь это именно Малахов в марте 1938 года утверждал в "Литгазете", что его роман-фильм "Мы, русский народ" в художественном отношении очень слаб. Сразу после ареста своего оппонента Вишневский потребовал, чтобы "Литгазета" "сама нашла пути, методы, которые наиболее прямо, здраво и целесообразно осветили бы, поправили бы всю эту историю", сняв с него обвинения в графоманстве.