Валерий ДАНИЛЕНКО, профессор Иркутского государственного лингвистического университета
В начале книги И.С. Скоропановой "Русская постмодернистская литература" (Изд. 6-е. - М., 2007) мы можем обнаружить головокружительную характеристику постмодернизма в литературе. Вот лишь незначительная часть примет постмодернистской литературы по Скоропановой: "[?]лишён традиционного "я" - его "я" множественно, безлично, неопределённо, нестабильно, выявляет себя посредством комбинирования цитации; обожает состояние творящего хаоса, опьяняется процессом чистого становления; закодирован, даже дважды; соединяет в себе несоединимое, элитарен и эгалитарен одновременно; тянется к маргинальному, любит бродить "по краям"; стирает грань между самостоятельными сферами духовной культуры, деиерархизирует иерархии, размягчает оппозиции; дистанцируется от всего линейного, однозначного[?]" (с. 5).
Даже и этого фрагмента достаточно, чтобы заморочить голову тому, кто хотел бы разобраться в вопросе о специфике постмодернистской литературы. Попробуем внести в решение этого вопроса некоторый порядок.
Очевидно: перед любым литературоведом стоят две основные задачи - выявить, во-первых, каково соотношение формы анализируемого художественного произведения (языка) и его содержания, а во-вторых, обнаружить мировоззренческое кредо его автора, представленное в содержании этого произведения. В таком случае мы получим две принципиальные черты, характерные для постмодернизма:
- приоритет формы (языка) над содержанием;
- хаотизация представлений о мире.
Из этих принципов постмодернизма вытекают те или иные следствия. Из второго, например, следует шизоидность, множественность "я", релятивизм, стирание граней между самостоятельными сферами культуры, деиерархизация, моделирование возможных миров и т.п. Эти следствия у разных авторов могут варьироваться, но это не меняет самой сути постмодернизма. А если вспомнить о том, что содержание определяет форму, то и выходит, что сущность пост[?]модернизма очень проста. Она состоит в хаотизации представлений о мире. Главный критерий здесь один: есть хаос - есть постмодернизм, нет хаоса - нет постмодернизма.
Ориентация на данный критерий позволяет нам не допускать ошибок в отнесении того или иного автора к постмодернистам. В упомянутой книге И.С. Скоропановой, например, к ним причислен Андрей Битов. Его "Пушкинский дом" фигурирует у автора как свидетельство появления в русской литературе первой волны постмодернизма. Рядом с ним оказались "Прогулки с Пушкиным" Абрама Терца (Андрея Синявского) и, как ни странно, "Москва - Петушки" Венедикта Ерофеева. Но в "первой волне" у неё почему-то не оказалось Саши Соколова с его "Школой для дураков". За первой волной постмодернизма последовала вторая и третья (Виктор Ерофеев, Виктор Пелевин, Владимир Сорокин, Дмитрий Пригов и др.).
Записывать Венедикта Ерофеева в постмодернисты - значит совершать литературоведческое насилие над его искренним и незамысловатым произведением. Легко понять многочисленных почитателей несчастного Венички: и алкоголическую "поэму" он написал развесёлую, и её симпатичного автора жалко до слёз. Но эту книжку нельзя расценивать как постмодернистскую по одной простой причине: в ней нет хаоса. А хаос есть главный конститутивный признак постмодернизма. В книжке В. Ерофеева нет хаоса, стало быть, нет и постмодернизма. Откуда в ней взяться хаосу? В ней всё ясно как божий день: наливай да пей.
Подлинные постмодернисты хаотизируют картину мира до такой степени, что она становится ирреальной. Правда, они делают это в разной мере: степень ирреальности картины мира у них варьируется от незначительной, лёгкой, до тяжёлой, шизофренической. Степень хаотизации представлений о мире у А. Битова в "Пушкинском доме", например, невысокая, зато в "Школе для дураков" Саши Соколова, "Русской красавице" Виктора Ерофеева и "Чапаеве и Пустоте" Виктора Пелевина эта хаотизация доведена до подлинно постмодернистского накала. Почему им это удалось? Потому что повествование в их романах ведётся от лица психически ненормальных людей.
Повествование в "Пушкинском доме" А. Битова ведётся от лица психически здорового человека. Вот почему обнаружить в нём постмодернистский хаос нелегко. Но он в нём всё-таки присутствует. Правда, в завуалированной, неявной, скрытой форме. Назовём эту форму лёгким постмодернизмом. Он заявляет о себе в лёгкой хаотизации мира - природы, психики и культуры (науки, искусства, нравственности, политики, языка). Возьмём, например, природу. О ней речь, в частности, идёт в прологе, который назван, между прочим, "Что делать?". Читатель вправе спросить с его автора, как с Н.Г. Чернышевского: "Что же нам делать?" Нет ответа. Можно лишь предположить: искать ветра в поле, желательно - всесокрушающего. В 90-е годы нам привелось дождаться такого ветра. Он разнёс советскую цивилизацию в пух и прах. Всесокрушающим ветром пугал честной народ Саша Соколов в "Школе для дураков" устами своего любимого героя - географа Павла Норвегова. Его звали ещё и так: Насылающий Ветер. А. Битов ушёл дальше: он сам его наслал. Что же оставляет после себя всесокрушающий ветер? Хаос, разрушение и пустоту.