А. Битову далеко до представителей тяжёлого постмодернизма - С. Соколова, В. Ерофеева и В. Пелевина. Хаотизацию мира в своих книгах они довели до шизофренического идеала (см. об этом в моей книге: "Инволюция в духовной культуре: ящик Пандоры".- М.: КРАСАНД, 2012). Так, главная героиня "Русской красавицы" В. Ерофеева живёт в двух мирах - реальном и ирреальном, где она общается с покойником - Леонардо да Винчи.
Смешать два мира - дело нехитрое. Хаотизация мира в "Чапаеве и Пустоте" В. Пелевина осуществлена за счёт смешения сразу четырёх миров: мир № 1 - реальный в прошлом для нормального человека; мир № 2 - он же - для шизоидного сознания Петра Пустоты - ирреальный; мир № 3 - реальный в настоящем для нормального человека; мир № 4 - он же - для Петра - ирреальный. Выходит, нечётные миры - реальные, а чётные - ирреальные. Манипулирование сразу четырьмя параллельными мирами - главное постмодернистское достижение Виктора Пелевина! Каков смысл этого манипулирования? Увы, он имеет явную инволюционную направленность, поскольку главный смысл своего романа его автор увидел в пустоте (с маленькой буквы), в иллюзорности всех четырёх миров - включая нечётные. Более того, именно в дискредитации реального мира и состоит основная идея романа В. Пелевина "Чапаев и Пустота". Он осуществляет её за счёт стирания граней между ирреальным миром и реальным, выдавая ирреальное за реальное, а реальное - за ирреальное.
Есть и другие способы хаотизации мира. Так, для наиболее продвинутых постмодернистов характерна подмена знаменитых прототипов вымышленными персонажами. Метода этой подмены весьма незамысловата: берутся лишь некоторые, незначительные внешние признаки знаменитого человека - его имя (В. Пелевин в своём последнем романе умудрился сократить имя Л.Н. Толстого до "t") - и определённые обстоятельства жизни. А затем разыгрывается комедия, где выступают якобы знаменитые люди, но в самых неожиданных ролях. Л.Н. Толстой, например, может оказаться террористом, а В.И. Чапаев - восточным эзотериком. С лёгкостью необыкновенной Я.М. Свердлов становится канатоходцем, Н.С. Хрущёв - графологом, А.И. Микоян - организатором спиритических сеансов и т.д. Находятся и восторженные почитатели такой, с позволения сказать, беллетристики.
Два Виктора стали культовыми фигурами русского постмодернизма в прозе - Ерофеев и Пелевин. Их главные романы - "Русская красавица" и "Чапаев и Пустота" - воспринимаются как образцы постмодернистской литературы. Но что же их объединяет? Не только тот социальный хаос, в котором они писали свои романы. Их роднит собственное участие в его создании. Разумеется, они это делали своими, художественными, средствами. Следует отдать им должное: свой вклад в разрушение духовных устоев нашего общества они, вне всякого сомнения, внесли. Более того, они вносят его до сих пор, поскольку, с одной стороны, их романы продолжают разрушительно воздействовать на незрелые читательские умы, а с другой стороны, они, надо полагать, и до сих пор будоражат молодые творческие умы.
Где ж вы, где ж вы, очи карие?
Где ж вы, где ж вы, очи карие?
НЕДОУМЕВАЮ, ДОРОГАЯ РЕДАКЦИЯ!
Публикуем наиболее интересные отклики на дискуссию "Постмодернизм: 20 лет спустя"
Евгений Ермолин - один из ярких критиков нулевых. И горячим радетелем за постмодернизм назвать Ермолина язык не поворачивается, и в актуальнейшей дискуссии, начатой "ЛГ", голос его выделяется (№ 3, "Поминки по постмодернизму"). Но согласиться с автором по многим пунктам его статьи трудно. Для примера: "[?]постмодернизм в России оказался гносеологически и этически бездарен". Как явление, абсолютно чуждое духу русской литературы, - несомненно. Но как один из инструментов писателя - отчего же? Со всякой нивы можно собрать урожай, если сочетать традиционное земледелие с новыми методами повышения плодородия почв.