ИШТВАН ЭРКЕНЬ - 100
Люди делятся на две категории: те, кто не читал Эркеня, и те, кто не может без него жить. Я до недавнего времени относилась к первой, а потом пропала. Его рассказы-минутки - это жемчуг, играющий всеми оттенками перламутра, вожделенное ожерелье, - если уж довелось им обладать, то это фамильная ценность. Но гениальный венгр пленяет даже не этим, драматургия - его козырь, последняя карта, которую нечем крыть. Влюбляешься окончательно и бесповоротно.
"Кошки-мышки" и "Семья Тотов" - погодки (повести увидели свет в 1963 и 1964 годах, сценическая обработка сделана автором в 1969-м и 1967-м соответственно), но, как часто бывает, дети эти совершенно разные. Первая пьеса - классическая история любви, облачённая в лохмотья старости, вторая же - рассказ о маленьком человеке и не менее маленьком царьке, о запоздалом беспощадном бунте.
"Кошки-мышки" - это комедия с любовным треугольником, сюжет которой раскрывается через письма двух сестёр. Они всегда были близки, но жизнь рассудила иначе. Одна еле сводит концы с концами в послевоенном Будапеште, другая стареет по всем правилам Запада в семье состоятельного сына недалеко от Мюнхена. Эржи Орбан - это не просто взбалмошная старушка, это человек, который своей жизнью бросает вызов не только обществу, но и самой смерти: быть влюблённой, когда тебе за шестьдесят, - это ещё полбеды, но отстаивать свою сумасбродную любовь - это настоящая революция. Да, она не гнушается ничем - здесь и ссоры, и интриги, и угрозы. Но здесь же и жизнь, согласитесь, ведь настоящей жизни без любви не бывает. Сестра Гиза - полная ей противоположность - осторожная, рассудительная, боязливая. Её письма к младшей сестре полны упрёков и нравоучений.
Но когда смерть уже нервно дышит в затылок, слегка отодвинув занавес, на сцену робко выходит истина. Гиза открывается своей племяннице: "Ты пишешь, что я единственный человек, с мнением которого считается моя сестра. Не знаю, насколько это так, и не знаю даже, хочу ли вообще, чтобы она следовала моим советам. Мне кажется, что ты неверно понимаешь наши истинные взаимоотношения. Я всегда взирала на твою мать снизу вверх[?] Твоя мать никогда не ведала страхов. Никогда не подавляла в себе свои естественные чувства[?] Парализованная на обе ноги, я наполовину мертва, но не потому, что нахожусь на склоне жизни, а оттого, что у меня хватало мужества жить лишь вполсилы. К сожалению, я никогда ошибок не совершала; вся моя жизнь была подобна долгой зимней спячке, потому что я боялась холода жизни". И сквозь смех и гротеск именно в этом письме и звучит голос автора, он обращён к каждому из нас, он кричит, что нужно иметь мужество жить. В этом волшебная сила "Кошек-мышек", их соль, в этом причина, почему на десятках тысяч театральных афиш красуется имя Иштвана Эркеня.
Читая же "Семью Тотов", идёшь по канату абсурда шаг за шагом, боясь упасть в реальную жизнь. Здесь абсурдно всё: и герои, и сам сюжет, исключение составляют лишь их эмоции. Да, они возведены в квадрат, но они абсолютно естественны. Когда осознаёшь, что в твоих руках жизнь близкого тебе человека и с каждым неверным решением чаша весов уже не на твоей стороне, тобой овладевает паника. И под руку с этой дамой тебе и приходится жить.
Семья принимает дорогого гостя, майора части, в которой служит их сын. В каждом шаге и жесте майора всплывает уродство войны. В каждом шаге Лайоша Тота - страх человека, войны не видавшего. Не дышать, не курить, не смотреть в глаза, не спать, не зевать, не отдыхать и не думать - вот лишь некоторые из пожеланий майора: "В тёмной комнате малейший звук кажется во много раз громче. Точно так же обстоит и с бездельем: оно действует на весь организм, как темнота - на органы слуха. Усиливает внутренние шумы, вызывает миражи в поле зрения и звон в мозгу. Когда моим солдатам случается сидеть без дела, я всегда заставляю их отрезать и снова пришивать пуговицы к штанам. Это возвращает им душевное равновесие".
Так день за днём жизнь становится невыносимее, но и это можно стерпеть ради любимого сына. Можно всю жизнь задаваться вопросом, что сделало из майора столь точную маленькую копию тирана и что же в действительности заставляло Тота так долго это терпеть: любовь, страх, давление близких? В итоге его внутренний Сизиф сдаётся, покорность отступает на задний план, а на сцену выходят гнев и безумие. Но и здесь Эркень поразительно играет с сюжетом: с одной стороны, он благословляет Тота на убийство, с другой - делает это тогда, когда оно само по себе абсурдно. Что это? Ещё большее наказание или, наоборот, отпущение грехов?