Зачастую к совершенно невиновным "притягивают" нечто, чем можно оправдать незаконный арест или осуждение. Леонид Георгиевич рассказывает:
- Был в моей практике работы в Белоруссии случай - произошло убийство женщины. И тут пример, когда нерадивым следователям пришлось запускать парашютик, - на сленге так именуется один грязный приём. Он задействуется при недостаточном количестве доказательств, но когда требуется во что бы то ни стало составить обвинение. В срочном порядке находится какая-нибудь мелкая кража или, допустим, инцидент, когда виновный обматерил кого-то прилюдно, чтобы если уж основное обвинение не прошло, то заявило бы о себе хотя бы эта пустяковина. Так вот мужа погибшей, хоккеиста, арестовали и отправили в СИЗО. Сыщики выходят тем временем на настоящего убийцу. А муж полгода уже отсидел. Так этому хоккеисту, который и без того перенёс личное горе - смерть жены, инкриминируют некое хулиганство, не связанное с предметом данного дела (откопали, отскребли, что во время матча он как-то подрался на хоккейной площадке). Налицо - судебная ошибка "исправляется" новым беззаконием. Ведь если признать головотяпство тех, кто на него повесил убийство супруги, то надо по элементарной логике несчастному ещё и моральный и физический вред возмещать. А пойти на это - значит по меньшей мере навредить своей репутации как судьям так и следователям.
Но фундаментальное противоречие между внешним соблюдением правосудия и тем, что творится в действительности, лежит всё же не в дефектном нынешнем УПК. Следователи не доказывают должным образом, а судьи зачастую просто глотают сляпанное следователями и штампуют приговоры, подобные вынесенному Лукину. То есть даже этот слабый УПК не выполняется[?]
Кризис. Слово это почему-то не вошло в активный лексикон. Нет, не экономистов и политологов. А тех, кто судит, и тех, кто познаёт на себе или на примере своих близких решения, выносимые людьми в мантиях. Но зримые и скрытые симптомы кризиса судебной системы донимают и тех, и других, грозя перерасти в метастазы всего общественного организма.
Алексей ГОЛЯКОВ,
редактор отдела "СМИ и общество"
журнала "Журналист"
(обратно)Особый спрос
Ксения Лученко.
Матушки: Жёны священников о жизни и о себе. - М.: Никея, 2012. - 368 с.: ил. - 4000 экз.
Жена священника - не профессия. Но нередко, особенно в сёлах, они деятельно помогают в служении своим батюшкам. Некоторые опрошенные Ксенией Лученко матушки убеждены, что жена священника - это и не статус, ничего в этом такого особенного нет, ведь и моряк, и учитель, и врач тоже подолгу пропадают на работе или могут быть вызваны в любой момент[?] Но в одном сходятся все - кто с воодушевлением, кто покорно, а кто и с сожалением - с жён священников особый спрос.
Девять матушек, с которыми побеседовала Лученко, по-разному относятся к участию в жизни прихода, к воспитанию детей, к истории российского православия - они и к вере пришли по-разному, и далеко не все воспитывались в набожных семьях. Знакомясь с биографией, к примеру, Ольги Юревич, узнаёшь почти классическую литературную матушку в бывшей балованной и ничуть не религиозной московской девочке, которая жила в счастливом супружестве с мужем, архитектором и предпринимателем, пока он не уверовал, а уже за ним, каким-то мощным велением духа, обратилась к Богу и она.
Не всегда такие истории заканчиваются гармонично. Раскол священнических семей в книге Лученко оставлен за скобками, но, по крайней мере, не делается вида, что его не бывает. Просто она беседует с теми, кто разлад и внутренние бедствия преодолел - а то и не имел их, бывают и такие счастливцы.
Универсального рецепта воспитания детей у матушек нет. Не все приемлют нецерковных друзей, не все разрешают смотреть телевизор или играть в компьютерные игры, не все настаивают на том, чтобы чада регулярно ходили в храм. Кто-то, как те же Юревичи, закладывает новую священническую династию и не мыслит для своих детей жизни вне церкви. Кто-то, как Марина Митрофанова, вообще не считает возможным направление детей в храм - разве что сами пожелают. Это, пожалуй, крайности, между которыми большое пространство - середина.