Что и нам.
Должно быть, особенно одиноко ему было без нас, когда не выпадал дневной рейс.
Да и с нами тоже, мы ведь были заняты собой, почти не обращая на него внимания.
Усатые автовокзальные часы устали забегать вперёд. Остановились, переводя дух. А наши, наручные, никак не приручаются. Одна из стрелок суетливо тарахтит, стараясь услужить непонятно кому, две другие мудро молчат, но дело своё делают исправно. Исправные часы-наручники снизошли наконец-то, разрешили отправление. Мне удалось войти сюда дважды, в этот автобус, пахнущий окончанием декабря и, несмотря на дату, приоткрывший мне окошко.
Я достал блокнот, перелистал страницы. Каждая была испещрена, забрызгана главным моим вопросом. Моим и нашим.
Что проку в блокноте, если в нём нет ответа? Блокнот нужен для того, чтобы записать и сохранить ответ. Как и зачем мне пришло в голову сохранять вопросы? Зачем или от кого я их сохраняю?
Она укуталась в шаль. Так, наверно, уставшая дорога могла бы укутаться в ночь, свернуться калачиком, задремать ненадолго.
Она была, как всегда, рядом: моё сиденье - у окна, её - в проходе.
Улыбнулась мне и сказала - отвечая или спрашивая:
- Вряд ли мне удастся ответить на такой простой вопрос. Точнее говоря - самый простой. У простых вопросов, тем более у простейшего из них, нет достойного ответа. Такого же простого, как вопрос.
Путешествовать в автобусе лучше утром, когда всё худшее - позади. Это же не поезд, это - автобус. В поезде, как мне стало понятно, уютнее всего ночью: тогда не заметишь ничего такого, от чего потом хочется отдохнуть в утреннем, дневном, далёком от вечерних забот автобусе.
Вот и солнце явилось, с пылу с жару, с пышущей здоровьем пронзительно синей сковородки. Не успели усесться, как декабрь растаял в начале лета. Этого никто не мог предсказать, мы могли себе позволить только надеяться. Сбывшийся прогноз - не более чем наивная ошибка предсказателя. Это она мне объяснила.
- Пусть всё будет так, как хочется нам, - улыбнулась она. - Случайно и по-своему. И значит - по-нашему.
Водитель, кажется, услышал её, потому что улыбнулся нам в зеркальце и снова сосредоточился на дороге.
Автобусное окно мелькнуло мимо яблоневой рощи.
На остановках люди толпились у автовокзальных касс, потом бежали к автобусу, торопясь, толкаясь, поднимая билеты, как военные штандарты. А в автобусе, хотя и не резиновом, мест было предостаточно.
- Единственное, чего стоит бояться, - сказала она, - впрочем, не бояться даже, а разумно опасаться, - это толпа. Ликующая, негодующая, строго молчащая, бодро выкрикивающая или строго покрикивающая - между ними нет существенных отличий. Ликующая ничуть не менее опасна, чем негодующая. Одна восторженно подбрасывает, другая назидательно роняет - в результате всё равно окажешься на земле.
- Может, всё-таки поймают, - улыбнулся я.
- Подбрасывая, толпа мечтает только об одном: выронить. А если и захочет поймать - то лишь для того, чтобы напомнить, что без неё - ты бы упал. Но не нужно винить толпу, виноват только примкнувший к ней.
Укрывая мне колени пледом, она добавила:
- Толпа обезболивающе и облегчительно притягательна. Но глупостью в ней никто не страдает. Во всяком случае, там никто не страдает из-за её наличия. Толпа - вечна. По крайней мере, старше составляющих её.
- Почему же так? - спросил я сам у себя.
Какой простой вопрос - всего лишь одно незамысловатое слово. Всего-навсего - "почему?". Рискнёт ли кто-нибудь ответить? Хотя бы - попробовать дать ответ?
Автобус ненадолго почти утонул в казавшемся бесконечным туннеле. Но туннель, к счастью, закончился, и автобус поймал свет, как утопающий - воздух или соломинку.
Добравшись до перепутья, он нетерпеливо поигрывая мускулами хорошо накачанных колёс, уступил дорогу ночному, запыхавшемуся товарному поезду.
Больше всего на свете захотелось возразить, даже блокнот сам собой закрылся.
- Спор, - заметила она, - бессмыслен так же, как попытка доказать свою правоту.
- Но ведь в споре, - всё же попробовал я возразить, - рождается истина.
- Как человек рожавший, - расхохоталась она, - утверждаю: роды проходят иначе и дают принципиально другой результат. Она хохотала даже не глазами, а ресницами.