- Ваше второе пришествие в "Москву" уже в ранге главреда - это решение редколлегии?
- Редактором я стал случайно и не по собственной воле. Я был свободным человеком, работал сутки через четверо в спорткомплексе Бауманки. В МЧС. Работа заключалась в посещении бассейна, сауны, спорт[?]залов и проч. И тут в сентябре прошлого года позвонил Леонид Иванович и пригласил меня в журнал "Москва". На должность заместителя. Он болел. Я сперва отказался, а потом и пошёл. Всё равно зимой делать нечего. Он уступил мне свой огромный кабинет. Но читать рукописи не очень-то получалось. Леонид Иванович зазывал меня к себе, в маленькую боковую комнатку, и мы часами просто разговаривали. Вернее, он рассказывал про свою жизнь. "Я, Слава, могу умереть в любую минуту[?]" Я не верил. Он умер через два месяца, 25 ноября прошлого года.
- Поговаривали, что там какие-то закулисные игры происходили, борьба группировок, каждая из которых хотела поставить своего человека во главе журнала...
- Особой борьбы не было. Что-то там пенилось и пузырилось в Интернете. И когда провели собрание, люди выбрали меня. Словом, само собою так сложилось.
- А в чём уникальность журнала "Москва", его отличие от других "почвеннических" журналов, да вот хотя бы от "Нашего современника"?
- Уникальность в том, что мы - нормальны. Сегодня "нормальное" вытесняется на обочину бытия. Везде, условно говоря, гей-парады, перформанс и однополые браки. Но ведь где-то же должен сохраняться "эталон нормы". Мы вроде заповедника классического искусства. Где по-прежнему ценятся гармония, мера, "золотое сечение"[?] Любить свою землю и свою страну - норма. Ненависть к своему народу и презрение к родине - психическая аномалия. Сегодня размываются критерии, по которым люди судят о добре и зле, о красоте и безобразном. Без таких критериев человек беспомощен, им легко управлять. Мы стремимся сохранить точку опоры и систему координат. "Наш современник" - журнал наступательный и в хорошем смысле более агрессивный в отстаивании интересов русского человека. Образно говоря, если мы - добро, то "Наш современник" - добро с кулаками. Мы стараемся переубедить и перевоспитать негодяя, а они с ходу бьют в морду. Это метафора.
- В редакционной политике планируются какие-то серьёзные преобразования? Может быть, будет больше политики? Одно время, в бытность главредом Сергея Сергеева, журналом очень активно обсуждался русский вопрос...
- Мы по духу державный, имперский журнал. На титульном листе у нас написано: "Журнал русской культуры". Это естественно и нормально. Поскольку сам русский дух - имперский. В нашем многонациональном государстве восемь из десяти жителей - русские. Если мы сможем избежать потрясений и революций, то русские постепенно, в силу самой природы вещей, займут своё законное положенное место. И во власти, и в бизнесе, и в культуре. Вот почему миллиарды долларов вкладываются в борьбу с нами, с нашей великой историей, с нашей культурой, с нашим образованием. Вот почему так массированно и организованно лгут наши СМИ. Механика лжи чрезвычайно дорогая, беспокойная и затратная штука. Нельзя допустить, чтобы Россия осознала себя великой державой, каковой она и является. Нельзя допустить, чтобы русские поняли, что они здесь хозяева. Вот и весь русский вопрос.
- Вы в последнее время перешли к прозе и написали несколько романов. С чего такой поворот?
- Я, перед тем как мне исполнилось 37 (трагически опасный возраст для поэтов), в 1991 году быстро перекинулся на прозу и написал два-три романа. Проскочил.
- А стихи как же?
- Пишу. Не опасно же.
- А что за история была с Литинститутом? Я где-то прочитал, что вас когда-то не хотели принимать, забраковав лирику, и вы подсунули что-то ура-патриотическое, которое было воспринято благосклонно. Или это тоже байка?
- В Литинститут я конкурс творческий прошёл два раза подряд. Но в первый раз поступать не стал. А когда поступил, то после первого курса ректор меня за поведение исключил на год, с условием, что я поеду в промышленный город, буду работать на заводе. И он меня восстановит. Я вернулся после Тракторного завода в Челябинске, где отработал этот год художником, пришёл восстанавливаться. Ректор попросил показать стихи на "рабочую тему". Я соврал, что с собою не захватил, а принесу, мол, как-нибудь потом. "Завтра приноси. Иначе не восстановим[?]" Пришлось отправиться в книжный магазин, набрать десяток чужих сборников, полночи перепечатывать оттуда. А утром принёс эту подборку. Ректор внимательно прочёл, похвалил и подвоха не обнаружил. Благо у стихов этих был единый стиль. Вернее, отсутствие признаков какого-то бы ни было стиля.