И "всё-таки она вертится". У театра есть его исконный, скорее всего, единственно реальный "ресурс" выживания - человеческий. То есть актёр. Пусть это нестерпимо банально звучит для сегодняшнего уха, заласканного иными словами. Но именно в нём будущая "новая театральная реальность". И не надо бояться, что, встав на подобную точку зрения, вы можете заслужить обвинение в ретроградстве. Какое это имеет значение для истины. Я не пророк, могу ошибаться, но, по-моему, иного пути просто нет, если театр хочет оставаться собой и выполнять в человеческом мире ту особенную работу, ради которой возник. Придёт время, и театр как способ скоротать вечерок, развлечься бездумно, насмотреться всяческих чудес-превращений, поразгадывать немудрёные режиссёрские загадки и хитрости уже никому нужен не будет. Слишком велика конкуренция и слишком уж агрессивна. А человечество расточительно лишь до определённых пределов и по возможности за чужой (в основном - многострадальной природы) счёт. Мы заигрались. Пора возвращаться домой. Не надо стыдиться. Ведь многие уже возвращаются. Увлечение новейшими техническими возможностями сменяется робкой ностальгией по утраченным ценностям. Подлинные материалы уже стоят дороже ещё не так давно восхищавшей синтетики. Вот и винил начинает отвоёвывать какое-то пространство у всемогущих электронных носителей. И чёрно-белое, даже немое кино потихонечку воскресает. И фотография необязательно уже бывает цветная...
А у театра-то - такие возможности! Как личность и как "материал" актёр не требует специального осовременивания, он пришёл с сегодняшних улиц, из гущи сегодняшней жизни. Всё, что он есть, - это нынешний день, записанный на самом живом и сложном "носителе" из возможных. Надо только освободить его "я", этого всемогущего джинна, которому (почему-то мы боимся это признать) в последние десятилетия редко позволяли выбраться из бутылки.
Вспомним, как почти мгновенно преобразился театр, когда в середине минувшего века режиссура выпустила на волю человеческую сущность актёра, увидела в нём не материал для спектакля, не "карандаш", послушный чьим-то рукам, а соавтора-единомышленника. Без опоры на актёра-личность, актёра-художника не было бы того поразительного обновления театрального языка, того влияния сцены на общественное сознание и нравственность. Так называемый исповедальный способ игры изменил отношения между залом и сценой. В театр пришли иные энергии, критики заговорили об актёрской теме, о личной жизненной позиции участников спектакля.
Олег Ефремов, начиная "Современник", утверждал, что они - новая студия Художественного театра, что в основе их реформы - идеи системы Станиславского, воспринятые сквозь призму новых общественных и эстетических обстоятельств. Тогда многие восприняли эти его заявления как способ обмануть "око недреманное", чтобы выжить под официально одобряемым знаменем. Однако на самом-то деле Олег Николаевич, если и лукавил, то самую малость. Способы игры в "Современнике", на Таганке (да-да, и на Таганке, неслучайно Любимов, причём один из немногих своих коллег, прилежно ходил в ВТО на занятия М.Н. Кедрова по системе), в какой-то мере у Эфроса и Товстоногова были близки мечте Станиславского о сценической правде существования актёра, за образом не теряющего самого себя. Конечно, всё это разные театральные миры, но в их основе - единство фундамента, на котором они были построены. И у ранней Таганки при всей великолепной условности её спектаклей уникально открытый способ актёрской игры, агрессивная, направленная в зал живая энергия были одним из существеннейших элементов эстетики Юрия Любимова. И совсем не для красного словца утверждал Ежи Гротовский, что самым лучшим учеником Станиславского был Мейерхольд.
Не знаю, как кому кажется, но я, наблюдая за сегодняшними сценическими процессами, замечаю с надеждой всё больше удачных попыток в нынешней "зациклившейся" театральной ситуации по-своему, по-новому опереться именно на великий актёрский ресурс. Стоит под этим углом зрения вспомнить известные спектакли сегодняшних вперёдсмотрящих постановщиков (к сожалению, реже у нас, на родине Станиславского и его системы, чаще - за её пределами). И тогда обнаружится, что они оказались бы лишь (пусть занятными) упражнениями на фантазию, соревнованием в искусстве композиции, если бы не прекрасные актёры, отдающие спектаклю не только художественную, но и реально человеческую свою энергию.