Разумеется, невозможно охватить весь материал книги, ограничимся тремя разнородными фигурами – Ивана Ильина, Андрея Платонова и Георгия Свиридова. «Для меня Ильин, – говорит автор, – самый цельный русский философ, может быть, олицетворение русскости в философии. Он как никто другой глубоко проник в тайну русского сердца. Ильин, по-моему, понял, что такое русская идея. Он писал, что остаться перед ликом Божиим народу самим собой, это и есть русская идея, не побираться у чужих окон, не смотреть, как там у них, за забором. Хранить свою культуру».
Из писателей особое внимание автор уделяет Андрею Платонову. «Проза Андрея Платонова, – считает он, – это образная философия парадоксальности русской жизни, трагизма исковерканных идеалов[?] Андрей Платонов – самый парадоксальный писатель современности: сколько бы ни упражнялись модернисты в вымученной оригинальности идей, событий, образов, ничего подобного парадоксальности Платонова им не удалось добиться. Александр Корольков решительно не согласен с теми, кто находит какое-то сходство творчества Платонова с авангардистским искусством живописца Филонова, а также французских писателей А. Камю, Ф. Саган или Ж.П. Сартра.
В главе о великом композиторе автор пишет: «Свиридов был русским интеллигентом, а не российским, он чётко и чутко чувствовал, что подлинное в культуре всегда национально, будь то хоровая народная музыка, сочинение профессионала-композитора, литература или живопись. Модернизм, антитрадиция, презрение к преемственности в культуре для Свиридова – синонимы разложения, агрессивной наглости, бездушия и бездуховности».
Александр Корольков приводит гневные слова Свиридова о псевдоинтеллигенции, он ещё за четверть века до «капитализации» нашей страны писал о лавочном, коммерческом духе господствующих веяний в музыке, поэзии, но считал при этом, что «дело не в коммерции, а во власти над душами людей, над миром». Эта псевдоинтеллигенция должна быть довольна итогами ХХ века, который, как с горечью замечает автор, «прошёл под знаком попыток отказаться от национального своеобразия. Значительная часть человечества была под гипнозом идей интернационализма, верила, что наступит всеобщее братство, когда различия между нациями сотрутся, исчезнут. А в конце ХХ века расцвёл новый соблазн – глобализм, который затронул не только материальную сферу жизни людей (где он отчасти мотивирован, оправдан), но и сферу культуры. Под угрозой оказались национальные культуры».
Но самое интересное в этом разделе книги – это, как представляется, анализ суждений А.С. Пушкина по данной проблеме. Александр Корольков приводит редко публикуемую оценку Радищева, данную великим поэтом: «Он есть истинный представитель полупросвещения… Радищев думал подражать Вольтеру, потому что он вечно кому-нибудь да подражал. «Путешествие в Москву…» очень посредственное произведение, не говоря даже о варварском слоге… Самое пространное из его сочинений есть философическое рассуждение «О Человеке, о его смертности и бессмертии». Умствования его пошлы и не оживлены слогом».
«Пушкин психологически тонко подметил, – пишет Александр Корольков, – появление молодёжи, готовой отвергать всё традиционное, отеческое, родное «по тому самому чувству, которое заставило (Радищева) бранить Ломоносова: из отвращения от общепринятых мнений», ибо «соблазнительны для развивающихся умов мысли и правила новые, отвергаемые законом и преданиями».
Завершает главу автор мудрым и язвительным советом: «Всем правителям России, экономящим на образовании, культуре, следовало бы иметь перед глазами в собственном кабинете предостережение А.С. Пушкина: «Одно просвещение в состоянии удержать новые безумства, новые общественные бедствия».
У кого внутри ротвейлер?
Полемизировать с Ивантером по поводу его заметки - даже по одному названию глупой и бестактной – о поэзии классика современной отечественной литературы Алексея Цветкова я считаю делом абсолютно бессмысленным, к тому же уже высказанные читателями, принявшими эту писанину за чистую монету, мнения, в том числе и опубликованные в "Литературке", исчерпывают весь возможный спектр представлений о предмете. Цветков – фигура в последние годы настолько публичная и масштаб его личности и творчества настолько очевиден, что единственное, чего бы я хотел добиться написанием этого комментария, – так это попытаться объяснить подлинные мотивации автора заметки тем читателям, у которых вдруг до стихов Алексея Петровича ещё руки не дошли, а вера в газетное слово сохранилась.