Достоверность, чувство слова (а как же писать о Лескове, если слово не чувствуешь?), живая, причастная интонация – всё это делает книгу Елены Ашихминой не только полезным пособием для школьников, студентов, преподавателей истории и литературы, но увлекательным чтением для всех, кто ещё не забыл отечественную классику.
…И Лескова, конечно, хочется перечитать.
Немедленно!
Бледная немочь
Недалеко от нашего посёлка - большое кладбище. С некоторых пор там наладили бизнес – продажа участков под будущее захоронение. То есть свои "три аршина" можно купить заблаговременно. Нарезали симпатичные такие «огородики» с мраморной обводочкой по периметру и продают. Можно даже кустик посадить, минигазончик засеять – в общем, ухаживать за собственной будущей могилой.
Логика в этом сервисе есть. Когда придёт костлявая (а этого никто не избегнет) – никакой детям суетыбеготни, всё заранее известно и даже обустроено. Опять же при жизни будущего покойника участочек можно продать, да и с прибылью. Мало ли что, может, деньги спешно понадобятся, а тут – недвижимость.
Но помимо житейской предусмотрительности (с каких это пор мы, русские, кстати сказать, стали предусмотрительными?) есть тут и другое, не житейское, не практическое. Какаято смутная, неосознаваемая тяга к смерти .
Жестокость – своего рода истерика
То состояние эмоциональной тупости, о котором сказано в статье «Скорбное бесчувствие» («ЛГ», № 2–3), на мой взгляд, имеет один общий исток – крайне низкую энергетику современного белого человечества. Офисный обыватель, стоялец в пробках, житель бетонной клеточки, купленной по ипотеке, читатель Мураками, прилежный клиент египетских отелей и безудержный потребитель всего и вся, находящийся непрерывно «в контакте» и «на связи», так вот он, этот современный, передовой, информированный, продвинутый и местами даже креативный субъект, страдает непроходящей бледной немочью.
У него катастрофически недостаёт сил, энергетики, радости жизни. Той самой духовно-физической субстанции, которая движет человеком. Она, субстанция эта, имеет разные названия: Лев Гумилёв звал её «пассионарностью», Ницше – «витальностью», китайцы – энергией «ци», русские былины – «удалью молодецкой». Лев Толстой говорил о «благе жизни»: истощилось оно – и человек умирает. Что тут первично – физическое или духовное? Мне лично кажется, что главнейшая сила человека – это сила духа, но и физическое важно; вообще картезианское противопоставление души и тела – устарело ещё сто лет назад.
Похоже, так называемое цивилизованное человечество не имеет сил жить. Это видно хотя бы по тому, что при всей технической мощи современное человечество не предпринимает никакого глобального проекта. Порою удивляешься: сто лет назад крестьяне готовы были воевать – и за что же? – за землю! Нынче этой земли – навалом. Бурьяном зарастает – и хоть бы кто почесался... Нет условий!.. Создайте условия, тогда я, может быть, буду работать. Ах, сам я должен? Тогда увольте, тогда я лучше посижу в Интернете (буду квасить с корешами, побомблю слегка на трассе – на бутылку хватит).
На самом деле никогда, нигде, ни при каких обстоятельствах – условия не предшествовали деятельности. Не было такого в истории, чтобы какие-то большие дела делались при наличии условий. Они делаются всегда на голом месте и вопреки обстоятельствам – потому что человек захотел, потому что имеет пресловутое шило в известной мякоти. Рассказывают, что основоположник купеческого клана Прохоровых приходил пешком в Москву продавать мелкую галантерею – это и легло в основу его богатства. Сегодня – это что-то из быта динозавров. Интересно, но не непредставимо.
В XVI–XVII веках голландцы на утлых судёнушках плыли в Новую Зеландию – в неизвестность. И тонули, и мёрли от цинги и малярии – и всё равно плыли. Это был дух пионерства. А вот в 90-е годы я встречалась с далёкими потомками отважных мореплавателей. Эти так называемые экспаты, работавшие в Москве, получали специальную надбавку за работу в тяжёлых условиях. И действительно, жизнь в Москве искренне казалась им трудной, опасной и полной лишений. Это дух пенсионерства. Им сегодня (в разной степени) охвачены если не все, то большинство.