– А что помогало вам писать?
– Я думаю, что дар в первую очередь, но и труд. Я сразу понял, что надо много работать над рассказом, чтоб он вышел приличным. Сначала писал всё, как напишется, а потом занимался каждой фразой. Вносил правку и заново печатал на машинке. Три, четыре раза перепечатывал. Машинка ломалась, буквы отлетали… Начинал с десяти страниц, а заканчивал иногда вещью в шестьдесят страниц. Всю прозу только на машинке печатал!
– А компьютер?
– С компьютером я не свыкся.
– Бывало, что не хотелось писать?
– Да, и это было связано с отсутствием вдохновения. Я никогда не заставлял себя писать. Бывало, не писал месяцами. Дело в состоянии. Душа не хотела… А потом я мог писать днями и ночами.
– Были замыслы, которые не осуществились?
– Были, в которых я разочаровался. Некоторые я откладывал…
– Алкоголь и литература…
– Я считаю, писателю надо быть подальше от алкоголя. Я всегда писал в трезвом состоянии.
– Есть такие писатели, которые на вас сильно повлияли?
– Кроме классических писателей, из наших, XX века, на меня повлиял Бабель. Из классиков – Толстой, это вершина русской прозы.
– А были писатели, с кем вы по-настоящему дружили?
– Были, но большого влияния не имели на меня. Я всегда себя чувствовал самостоятельным. Большой творческой близости у меня ни с кем не было.
– Свой голос – очень важен, да?
– Да! Но это либо само приходит, либо этого нет. Я никогда не пытался найти собственный голос.
– Смех важен в литературе?
– Если в вашем даре это есть – чувствовать и понимать юмор, это замечательное свойство, а если нет, то искусственно его привить нельзя. Юмор – остаточная радость жизни после вычета глупости. Мы радуемся юмору, осознав глупость, даже если после вычета глупости в жизни не остаётся ничего, кроме разума. Но в божественном смысле это и есть главное.
– Интересная формула, над ней хочется размышлять. А у вас были серьёзные страсти?
– (Посмеивается.) Нет, пожалуй… Ну как, были… Влюблялся… Вот самая серьёзная страсть!
– А страх?
– Страх тоже бывал, но до каких-то панических вещей никогда не доходило. Был страх перед государственной полицией…
– А что может спасти от отчаяния?
– Умение жить какой-то внутренней целесообразностью и, соблюдая эту высшую целесообразность, не бояться неожиданных ударов. Важно нежелание идти на поводу у людей или направлений. В Евангелии всё сказано. Быть честным, порядочным, добрым. Главное в человеке, конечно, совесть. Совесть смягчает человека. Это великий дар, данный от природы. Я думаю, с обострённой совестью жить сложнее, но та же обострённая совесть облегчает жизнь и помогает выжить.
– Антонина Михайловна говорит: вас соборовали вчера. Вы религиозный человек?
– Ну, как вам сказать. Я склонен верить в Бога, но сильной религиозности в себе не замечаю. Если человек праведен, значит, он в глубине души верующий.
– Сейчас религиозность часто выглядит фальшиво…
– Это есть. Нажрался жизнью и пришёл к Богу, чтобы нажраться и у Бога.
– Книги помогают человеку?
– При прочтении книги, которая мне лично по-настоящему понравилась, у меня дух подымается, и я чувствую себя крепче.
– Что вам важнее в литературе: язык, сюжет, идея?
– Дух. Дух…
– А идея должна быть?
– Дух, конечно, уже содержит какую-то свою идею. Задача литературы – быть литературой. Первое – правдивость и талант. Второе – мастерство. Правдивое и талантливое доводить до читателя в лучшем виде – это и есть мастерство. И, я думаю, благородство должно быть в самом замысле, и надо его соблюдать. Но этот замысел появлялся у меня независимо от моей воли.
– А где граница между реалистичной правдой и иллюзией благородства?
– Такой границы нет. Вопрос в степени оптимизма, в отношении писателя к жизни. В какой-то степени писатель должен быть оптимистом, иначе всё развалится. Но один человек от рождения не верит ни во что, другой верит во что-то хорошее, от личности зависит…
– Прямо от рождения?
– Да, от рождения.
– А Лермонтов?
– Он был пессимистом и гением.
– А вы?
– (Смеётся.) Сложно сказать. Отчасти и оптимист, и подчинился какой-то оптимистической мысли. Подчинился! Вовремя… Важно не упускать чувство того, что ты можешь быть полезен своему читателю.
– Для вас читатель был важен, когда вы писали?