Опасаясь соседей своих постоянной угрозы.
Здесь татарин Державин читал Государыне оды
И писал Карамзин, зачиная российскую прозу.
Лишь в Великой империи место для малых народов,
Лишь в Великой стране открывается путь человеку.
Нам наглядный пример подаёт неслучайно природа,
Собирая притоки в одну полноводную реку.
На бескрайних полях от холодной Двины и до Дона
Может каждый дерзнувший талант проявить свой и норов.
Станет русским поэтом Жуковский, турчанкой рождённый,
Полководцем российским рождённый армянкой Суворов.
Мировая история будет вещать их устами,
На просторах имперских доступно им будет полмира, –
По отцу Нахимсон адмиралом Нахимовым станет,
Станет канцлером русским внук выкреста – бывший Шапиро.
За собою в полёт их орёл увлекает двуглавый,
К петербургским дворцам и полям, начинённым картечью,
А иначе вовек бы не знать им блистательной славы,
Прозябая уныло в аулах своих и местечках.
На просторах имперских любому отыщется место, –
Холмогорскому парню и гордому внуку Баграта,
И поэтому нету ей равных от оста до веста,
И поэтому ей не страшны никакие утраты.
Здесь потомок арапа величием кесарю равен,
Здесь не спросит никто, чей ты сын и откуда ты родом,
И народ, погибавший в глуши азиатских окраин,
Лишь в Великой империи станет Великим народом.
И на митингах шумных, собрав малочисленный кворум,
Жить начавшие врозь, позабывшие славные даты,
Не спешите назад расползаться по брошенным норам,
Не ломайте свой дом, возведённый отцами когда-то.
01.09.2012
Вероника СЕНЬКИНА
Родилась в Москве. Победитель Международного интернет-конкурса Всероссийского фестиваля авторской песни имени Валерия Грушина в номинации "Поэзия-2013". Автор книг «Север, клевер, фламенко» и «Край цвета».
ДОЧЕРИ
Я приду к тебе в девять, брошу пальто на стул,
и перчатки, и шарф, и шляпу свою, и сумку.
Не вникая в суть дела, сразу тебя спасу
мятным чаем, лукавым взглядом, дурацкой шуткой.
Буду врать тебе, как синоптики, что к утру
солнце вылезет из-за туч приумыто-свежим,
что я буду всегда с тобой и что не умру
никогда-никогда, какой бы февраль ни снежил.
Буду гладить тебя по спутанным волосам,
целовать тебя в бестолковые две макушки,
убеждать, что, по сути, алые паруса –
это просто литературные безделушки.
А в реальности – полотняней всё и грубей,
но устойчивей и прочнее, чем в детских сказках.
Ты поверь мне, я – о-очень стреляный воробей,
Несмеяна моя влюблённая, Златовласка[?]
* * *
Утро бестактно в окно стучится,
К жизни моей подбирает ключик,
Крестики-нолики… единицы…
Думаешь, вместе нам будет лучше?
Хочешь заставить меня поверить
В животворительность марта, мая?
Я не открою тебе америк,
Если скажу, что не понимаю
В этом ни чёрта, ни малой капли,
Мне – что весна, что зима – до фени.
Я – всесезонно – на те же грабли,
Я же упряма, как птица феникс…
Утро лучом раскалённой стали
Лижет подушку, злословит, злится.
Если будильник к виску приставить,
Может, получится застрелиться?..
* * *
Надоело и то и это: блёкло, пакостно, горько, зло.
Пляшут буковки альфабета, строчки корчатся на излом.
Мокнут кисти в стеклянной банке из-под черри и корнишо-
нов: художество спозаранку – больше худо, чем хорошо.
Депресуха проникновенна, пробирающа до костей,
охмурила мой город энный, окурила мою постель.