Происшествие на Манежной площади озадачило власти. В издательстве «Московия» мне тотчас предложили написать книгу о народах России. В Фонде культуры я когда-то работал в Комитете малых народов. Книгу я собрал, но всё обошлось, и книга стала ненужной. До следующего взрыва.
Президент, видимо, озабоченный ущербной нравственностью, духовным и физическим нездоровьем подрастающих поколений, установил премии для детской литературы. Этого мало.
Необходимо издательство, выполняющее государственные задачи по воспитанию детей и подростков, любви к России, жажды служить России, человечеству. Это ведь нетрудно – восстановить в наших детях стремление к открытиям в науке, в космосе, воспитать так, что для каждого русского человека мерилом человечности станет совесть, как это идёт в народе испокон веков.
Всего-то и нужно, повторяю: издательство, работающее для народа, а не ради его растления. Газета для детей с десятью миллионами тиража. В каждую семью, и чтобы 60 тысяч «Мурзилки» снова выросли до 6 миллионов.
Подлый рынок прикрыл книжные магазины, а местные власти поспешили прихлопнуть тысячи детских библиотек.
Худо тоже должно иметь конец. Должно! Но пока что уничтожение интеллекта русского народа продолжается.
Теги: детское чтение , детская литература , русский язык
Эдем районного значенья
Замечательному поэту Геннадию Русакову исполнилось 75 лет. Вряд ли по этому поводу можно придумать лучший подарок, чем публикация новых стихов. Поздравляем Геннадия Александровича с юбилеем, любим его и желаем крепости душевной и вдохновения.
Геннадий РУСАКОВ
***
Эдем районного значенья:
герань в горшках, похмельный люд.
И банк с доской для развлеченья -
перечисление валют.
Скамейка в сквере с именами
тех, кто когда-то тут сидел.
Там я и Люда, Маша с нами.
Литой ограды новодел.
Зачем я ножиком дарёным
скамейку в скверике кромсал?
Зачем я нас под вялым клёном
в преступный список записал?
Не помню. Может, с огорченья.
А может, мне хотелось знать,
что рай районного значенья
нас тоже будет вспоминать
среди Серёг, Ларис и Надей,
среди родной своей шпаны –
мы за штакетником в ограде
сидели, с прочими равны.
И нам цвели цветы-герани
в своих трагических горшках.
А мир был выспренен и странен,
от райской кущи в двух вершках.
***
Я помню день в базарном гаме
и женщин с белыми ногами
на первых празднествах весны.
Их чуть смущённую походку –
они идут легко и кротко...
И по-особому ясны.
Эдем районного значенья –
сплошное, в сущности, мученье
из-за доступности чудес:
лотки, товары скобяные,
а с ними прочие-иные –
и все на нас, наперевес.
И ты, конечно, в том Эдеме,
как полагается по теме,
сияешь чистотою лба.
Уже ничто судьбу не застит,
и ты с утра ещё глазастей.
Да вот она, твоя судьба...
Зачем я жив и помню это –
твоё лицо в качанье света?
И, ничего не бережась,
две наших тени без пригляда
чуть в стороне, но всё же рядом,
лежали,за руки держась.
***
В таком большом и непутёвом мире,
где старый кот, сбежавший от мышей,
трескучие сороки (их четыре),
которых гнать из сада, и взашей,
порядок дней уже привычен слуху,
поскольку здесь давно секретов нет:
раз дом вздохнул – то быть сезону суху.
Как закряхтел – сидим и пьём "кларет".
А то мышей считаем поимённо,
не подпуская к дряхлому коту,
стираем юбки, простыни, знамёна
и прочую такую наготу.
И день-деньской трындим на ту же тему,
уже без нас решённую судьбой:
насколько мы в селе близки к Эдему?..
Ответ, понятно, ясен сам собой.
***
Мне хочется порой прорыть в пространстве нору,
увидеть Божий мир с обратной стороны,
как в книжке, где монах глядит, отдёрнув штору,
за близкий край земли, а мы там не нужны.
Не в этом, право, суть. Где были, там и будем.
Дождям пока не срок. Земля ещё прочна.
И мелкое зверьё, доверчивое к людям,
гуляет по садам, наевшись допьяна.
Не будем вспоминать – уже красны рябины.
В слесарных мастерских от сварки меркнет день.
А дни идут себе и прогибают спины.
И тянется от них истоптанная тень.