Бессмертие, в том числе включённость в историю, в жизнь страны, когда становишься частью целого. Во многом это формат советского мировосприятия. Новая страна сделала ставку на обособленные единицы, неисторические, негероические. Вместо этого пошло замещение, ложное ощущение сопричастности – перед людьми развернули балаган политического театра. Виктор, не сделавший карьеру в прикладной науке, ищет выход в политике, которая и погубила его науку, сейчас рушит и любовь – вбивает клин в их с супругой отношения, а в финале – останавливает его сердце.
Брянцева захватила картинка съездов с телеэкрана, высокопарные «болтуны» с радио. Эта телевизионная картинка разделяла, разводила по разным сторонам родителей: Лена за Ельцина, Виктор за парламент. Усиливала переживание одиночества их дочери, которая чувствовала себя заброшенной. Между ней и родителями разрастается ров, как между старой и новой страной.
Виктор разрывается между личной жизнью и бурлением становящейся истории, между любовью и политикой. С одной стороны, «надо выкинуть из головы… всех этих людей у подъездов, костров, на баррикаде», но «не получалось». Виктор рвётся туда, где вершится история, чтобы ощутить свою включённость в неё. Здесь он «ощущал, что попал в какое-то новое измерение жизни, в котором одно связано с другим, и всё важно». Он надеялся, что в этом измерении произойдёт чудо – откроется мостик в бессмертие. После баночного телескопа он взялся за изготовление самострела…
Война разворачивается в Москве, война происходила и у Брянцева с женой. «Вроде вместе, а вроде воюем», – говорит он. На пике октябрьских событий Виктор поехал к Останкино, по пути встретил молодую женщину, похожую на его жену, а в это время Лена собралась на Тверскую поддерживать Ельцина.
Как-то дочери Виктор раскрыл свою «скромную» мечту: «желаю воскресения всем, кто когда-либо помер». Собственно, обессмертил его внук, который через 20 лет так же вышел на улицу, влился в протест. Сын Тани – Пётр Брянцев – пишет из Матросской Тишины, что деду повезло «участвовать в таких бурных событиях».
В какой-то мере поколение Тани, которая была в те годы совсем подростком, можно считать потерянным. Отличная иллюстрация – случайный отец Петра, местный 20-летний отморозок Егор Корнев, который в итоге сгинет после совершения «мокрого» дела. В 2012 году 20-летний Пётр уже совершенно другой. Он ближе к своему деду, думал о нём, о его судьбе с детства, хотя никогда и не видел. Возможно, в нём есть искра бессмертия, перешедшая по наследству.
«Победа» – слово, сопровождающее прорыв, будто эхо из прошлого. Это слово слышал Виктор, восторг от него ощутил и Пётр. «Девяносто третий» – пароль, который поймал Пётр из разговора двух мужиков: они вспоминали взятие моста. Оказалось, что в 93-м они были по разные стороны, но оба за Россию, теперь они соединились. Об этом единстве мечтал Виктор Брянцев. «Вам надо вместе… всем… всем… Иначе глупо будет. Вы вместе, а у вас война. Это так у меня с женой», – говорил он защитникам Белого дома.
В многолюдье Виктор «почувствовал, что не совсем себе принадлежит, он стал частичкой стихии, которая его не отпустит». В сражении «он чувствовал себя воином, которому теперь только побеждать». Ватных ног уже не было.
В романе Шаргунов показал полифонию мнений, разных точек зрения, всевозможных течений, из которых состояло общество, он избежал опасности превращения текста в агитку, листовку. Как сказал бомж, в прошлом профессор: «Патриоты – идиоты, демократы – дегенераты». Принадлежность к какому-либо течению не имеет никакого значениия, это разбивает общий поток, вносит в него хаос, превращает в нечто мультяшное, ненастоящее. Именно «мультяшное» ощутил в какой-то момент Виктор во всём происходящем. Брянцев не примыкает ни к кому, он сам по себе. Идёт, прислушиваясь ко всем, к людскому многоголосному морю в поисках своего бессмертия, но находит в итоге инсульт, как и та прежняя страна, которая окончательно погибла тогда на улицах Москвы.
«Эхо танковых залпов звучит до сих пор», – сказал в интервью «ЛГ» Сергей Шаргунов. Но параллельно есть и другое эхо – «Победа», ставшее наследственным кодом семьи Брянцевых, оно вошло и в родовую память нации.
Теги: Сергей Шаргунов , "1993. Семейный портрет на фоне горящего дома"