И закат лепестки рудбекий
Золотистой пыльцой украсил.
* * *
За речкой неба солнечного нет,
За перелеском угасает вечер.
И сумерки набрасывают плед
Осинам потревоженным на плечи.
Прохлада лес захватывает в плен,
Укрылось солнце в туче одинокой,
Разволновалась верба над осокой
В зелёном сарафане до колен.
Спит синева на крыльях у стрекоз,
В реке волна замедлила движенье,
И шелестящий листьями рогоз
Созвездий наблюдает отраженье.
Преодолев туманов пелену,
Слабеют ветры, сбившиеся с толку,
И ночь, как лампу, вешает на ёлку
Над просекой неяркую луну.
* * *
Небес воображаемая горсть
Удерживает облако над лесом,
И солнце сквозь туманную завесу
Янтарной пижмы высветило гроздь.
Проснулись рощи, мокрые от рос,
На небе звёзды утренние вянут,
И в синеве над маревом поляны
Мелькают блики ветреных стрекоз.
Их привлекает пижма желтизной,
И, в облаке над полем зависая,
Они глядят, как август, угасая,
Последних дней растрачивает зной.
Ненастье, заслонившее закат,
На них дожди старается обрушить,
Но, как и прежде, согревает души
Стрекозам пижмы
терпкий аромат.
По рощам бродит ветер непростой,
Сгущаются туманы над трясиной,
И омут под тревожною осиной
Приобретает осени настой.
* * *
Ветер рощи бередит,
Гонит волны вдоль Тарусы,
Вновь рябиновые бусы
Носит осень на груди.
За рекою берег крут,
Ближний берег невысокий,
Стебли тонкие осоки,
Набегая, волны гнут.
От рябин оторопев,
С осторожностью, без спеси,
Переходит речку месяц
По намеченной тропе.
Над излучиной крутой,
Купол звёздами украсив,
В голубой небесной рясе
Церковь Троицы Святой.
Звон разносится окрест,
Тишины не беспокоя,
И сияет над Окою,
Красоту венчая, крест.
После воли
Лев Толстой рядом со своим скульптурным портретом работы И. Репина
Недавно встретил знакомого доктора, лет уже за 50, который с какой-то воодушевлённой радостью и даже гордостью сообщил, что он, несмотря на занятость, перечитывает собрание сочинений Льва Толстого.
Я поинтересовался, почему наш доктор читает именно этого классика.
"Время пришло перечитать Толстого!" - ответил сельский врач.
«Почему вы так считаете?» – спросил я.
«Моральные принципы сейчас переоцениваются, и поэтому как никогда важны высокодуховные идеи Толстого. Не каждый в силах им следовать, потому что эта моральная «планка» очень высока. Но всё же необходимо стремиться к тому лучшему, что заложено в идеях Льва Николаевича, в частности к почти забытой идее социального равенства, взаимотерпимости, сохранения Бога в душе человека...»
А что читает в наше время основная масса читателей? Ясное дело, что вовсе не труды Толстого и других классиков.
В 1884 году Л. Толстой в своей статье «Речь о народных изданиях» говорил так: «Уже [?] лет 30 завелись люди, которые занимаются тем, чтобы сочинять, переводить и издавать книги для грамотного простонародья, – то есть для тех людей, которые и по малограмотности и по тому обществу, в котором они живут, и по бедности не могут выбирать книги, а читают те, которые попадают им в руки. Людей, таких издателей, – было довольно много и прежде – особенно развелось их много после воли, и с каждым годом, по мере того, как увеличивалось число грамотных, увеличивалось и число сочинителей, переводчиков и издателей, и теперь дошло до огромного количества. Сочинителей, составителей, издателей народных книг теперь бездна, но как было и прежде, так и теперь ещё не установилось правильное отношение между читателями из бедного народа и сочинителями и издателями. Как прежде чувствовалось, что тут что-то не то, так и теперь, несмотря на то, что масса книг издаётся для народа, чувствуется, что если не все эти книги, то большинство не то, что сочинители, составители и издатели не достигают того, чего хотят, и читатели из народа не получают того, чего хотят».
Чем-то это напоминает ситуацию нынешнего дня – книг много, но все ли полезны и интересны массе читателей, – причём крестьян среди этих читателей давно уже нет…
Лев Николаевич продолжает: «Сытые не знают, что давать, пробуют то то, то другое, и голодные, несмотря на свой голод, отворачивают носы от того, что им предлагают. Отчего это так? Я вижу только три причины: одна, что сытые не накормить хотят голодного, а хотят настроить голодного известным, для сытых выгодным образом; другая, что сытые не хотят давать того, что точно их питает, а дают только ошурки, которые и собаки не едят; третья, что сытые совсем не так сыты, как они сами воображают, а только надуты, и пища-то их самих не хороша».