* Записные книжки Венички Ерофеева – милый такой, шаловливый цинизм. Он как бы постоянно опасается выглядеть слишком уж хорошим, примерным. И дерзит, как ребёнок, который всё делает наоборот.
* Говорят, что боль обиды, оскорбления с годами гаснет, как бы растворяется во времени. Чушь. Ничуть. Боль просто погружается в твои глубины и затихает там в целости и сохранности. Вроде окаменевает. Но стоит только неосторожно тронуть её – обожжёшься, вздрогнешь от одного только прикосновения к старой боли.
Она живая, она пульсирует. Она ждёт. Она ничего не забыла.
* Бывают оскорбления, суть которых проясняется не сразу, через годы. И невинное вроде бы словцо, произнесённое когда-то, жест, взгляд вдруг вспыхивают в истинном свете и наливаются булыжной тяжестью. И цветок превращается в камень, поцелуй – в пощёчину, улыбка – в оскал.
* А литература как была заказной, так и осталась. Но если раньше наш брат описывал производственные, социальные, политические достижения, то теперь в чести бесконечные стоны по России. Нынешних поэтов без слёз слушать нельзя. Не стихотворцы, а какие-то кладбищенские плакальщицы.
Снова повторяю – нельзя своей стране предрекать печальное будущее, прогнозы имеют обыкновение сбываться. Даже самому себе нужно предсказывать только счастливые времена.
* Мужское отношение к женщине требует допущения близости к ней, впрочем, лучше сказать – с ней. Иначе это будет просто стерильная вежливость, в чём-то даже для неё оскорбительная. Другими словами, галантность должна иметь половую окраску.
* Песня исполнялась 10 лет назад и нате вам – ретро. А Бах писал 250 лет назад – и никому в голову не придёт назвать его опусы ретро. Как всё-таки всё относительно.
* Я не встречался с известными людьми, близко их не знал, и мне нечего о них рассказать. Но о каждом, с кем дружил, пил водку, шатался по улицам, могу написать роман. Все они интересны, необычны, значительны. Почему-то кажется, что знаменитости пусты и унылы, что говорить они могут только о себе любимых. Маринина по телевидению полчаса рассказывала, что она ест, что пьёт, в каком порядке, кто ей готовит, какие у неё кастрюли, ложки, вилки, тарелки…
* Мы живём не только нашими знаниями, но и нашими же заблуждениями, нашим невежеством. И при этом их, зарубежные заблуждения о нас, возводим в ранг истины. Душевная щедрость, блин! Да ладно, дескать, от нас не убудет!
* Да, мы темны, мы даже дики! Невоспитанны! У нас ужасные манеры! Мы некрасиво едим, много пьём. Редко гладим штаны. Вряд ли у кого из нас можно обнаружить носовой платок, да и тот слежавшийся, поскольку мы не знаем, для чего он предназначен.
Да! Всё это так.
Но мы разгадываем кроссворды с вопросами об американских штатах, реках и озёрах (никогда там не побывав), о французских королях, писателях и композиторах (дай Бог французам столько знать о них), о немецких философах, древнегреческих богах и богинях, о филиппинских островах, спутниках Марса и Сатурна…
Попробуйте вы, изысканные, изящные и выкупанные!
А ещё мы можем вычислить убийцу у Агаты Кристи, Жоржа Сименона или у того же Виктора Пронина задолго до того, как его будет знать сам автор.
* У них там, в Европе, свобода простирается до первого полицейского участка, а у нас воля – до Тихого океана. И мы никогда с ними не сольёмся в экстазе. У них перед нами комплекс превосходства, основанный на врождённом комплексе неполноценности. Перед нами же! Да-да, перед нами, грубыми, пьяными и снисходительными к их высоким манерам.
А что у них кроме манер?
* Чем хороши американские фильмы – там можно не переживать. В конце герои обязательно обнимутся и сольются в красивом поцелуе, хотя у него оторвана половина туловища, а у неё из четырёх конечностей осталась одна. Но при этом они будут веселы, хороши собой и счастливы всю оставшуюся жизнь, окружённые оравой очаровательных ребятишек.
* – Ты будешь проклят собственным народом, – сказал я как-то Ленину при встрече на немчиновской платформе.
– Это неважно, – отмахнулся он. – Лишь бы помнили. А за это, батенька, я спокоен. Герострата забудут, а меня будут помнить.
* Однажды на проспекте Революции в Немчиновке я нос к носу столкнулся со Сталиным – он привычно торопился к ларьку за утренним пивком.
– Иосиф Виссарионович, – остановил я генералиссимуса, – а как ты относишься к Ельцину?
– Не ко мне вопрос, – ответил он, не останавливаясь. – Это клиент Лаврентия Павловича. Думаю, он примет правильное решение.
* Ошибка большевиков в том, что они делали ставку на послушную, преданную, подавленную серость. И одновременно взращивали собственных могильщиков – образованных, тщеславных, но обиженных, прекрасно знающих их грехи. То, что произошло, было непредсказуемым, но не могло не произойти. Путь Горбачёва – врага, проникшего в самые верхи, как единственную возможность разрушения системы я предсказывал где-то в середине шестидесятых, бродя с друзьями по днепровской набережной после стаканчика-второго сухого красного вина.