При этом отдельные главы, которых не было в журнальном варианте – как я полагаю, по причине их неполитизированности («Клава и Валя», «В бане и около», «Бычаги», «Другие песни», «Озеро», «Псы» и некоторые другие), могли бы стать книгой забавных рассказов о русской советской жизни. Например, в романе смачно описан барахольный ряд базара. Есть несколько забавных эпизодов и героев, вроде фантастического школьника-грамотея, делавшего 120 ошибок в ста словах.
Но точность, добытая из словарей, отнюдь не сродни точности художественной. Автор хорошо описывает мир вещей, но ошибается в отображении мира духовного. 95-летний дед героя, наладившись умирать под мирным небом и в сытом доме, просит прощения у супруги за развал в стране, за то, что не смог обеспечить матери своих детей светлого безмятежного существования, потому что коммунисты исковеркали Россию, лишили её религиозности, и вообще, как в плохой опере, вместо того чтобы умереть, читает монолог, как бы страна могла жить без коммунистов.
То, что это книга-концепция с 25-м кадром, подтверждается записью в дневнике автора: «Хватит ли художественной и нервной силы описать любовь мою к старой России и ненависть к тем, кто её разрушил и топтал столько лет?..» А кто разрушал и топтал Россию? Возьмём отца героя, читавшего в тылу лекции о преимуществах социализма. Он топтал или помогал созидать?
Может быть, лучше не обращать горящие гневом взоры в наше общее прошлое, а попробовать сначала разобраться в истории своей семьи? Учинить предкам-родственникам, жившим в советскую эпоху, допрос с пристрастием из нынешнего времени. Почему молчал в 37-м? Почему выжил в войне, когда все порядочные люди погибли? Откуда у тебя в годы казарменного социализма это шевиотовое пальто и дача по Казанской дороге? И как тебя приняли в университет, если всем порядочным людям, по версии современных романистов-либералов, чинили препятствия? И почему эта тётенька, сестра следователя НКВД, так хорошо одета и даже улыбается? И почему наш герой не вышел из комсомола, швырнув комсомольский билет на стол, покрытый церковной парчой? А забавные могли бы получиться семейные истории у некоторых записных либералов после таких допросов.
И ещё. В книжный вариант добавлены фрагменты дневников, которые автор – человек литературно опытный и не лишённый стеснительности, едва ли захотел бы придать огласке, будь он жив. Например, восторженные слова, которые произносят друзья писателя в адрес его детища, подаренного для дружеского прочтения. Радостное цитирование похвальных отзывов о романе в конце книги наводит на мысль о потере вкуса душеприказчиками-публикаторами. В отдельно взятом дневнике приятельские отзывы могут показаться интересными. В послесловии к роману они выглядят ненужными подпорками – мнение о произведении уже сложилось.