В начале 1980-х годов, когда многих художников вдохновляло восьмисотлетие Куликовской битвы, Жабский напишет несколько исторических композиций. «На поле Куликовом» – картина и акварель того же времени. Сбор войска у стен деревянного града, «фресковые» цвета и мастерское построение многолюдья с его статичной и динамичной составляющими, с толпой, из которой выступает войско. И опять как вариация темы вторая работа «На половецкие степи»: из деревянных ворот града выступает княжеская дружина, над мерным движением всадников стяги и копья, в строе и в толпе много белого цвета и светлых спокойных красок. Как и другие его современники, Алексей Жабский обращается здесь к стилистике древнерусского искусства.
Картины этого ряда после выставок не возвращались в мастерскую, они разошлись по музеям разных городов и Москвы (Третьяковка, Центральный музей Вооружённых сил и др.). Музеи вообще хорошо знают Жабского, охотно включают его произведения в свои собрания и экспозиции, его высоко оценивает критика («картинщик легендарно-песенного лада», «классик натюрморта»), у художника есть свой зритель, пусть пока не очень многочисленный, но верный и «прирастающий» с каждой новой выставкой.
Среди пейзажей Жабского виды старой Москвы – Музей А.С. Пушкина на Пречистенке, площади, фасады, колонны… Город стряхивает с себя случайные приметы, приобретает строгую ясность черт и замирает в рассеянном мягком свете. Любимый им Углич с торговыми рядами и домиками, со стенами соборов и куполами старых лип, раскрытых над улицами, преображается в некую почти идеальную провинцию вообще.
«Яблоки и сливы». 1994 г.
Его натюрморты – как «полное собрание» поверхностей и оболочек: кожура и кожица фруктов, скорлупа орехов и яиц, корка дыни или арбуза, шелуха лука и чеснока, рыбья чешуя. И всё это богатство на фоне дерева или металла, но чаще всего – рядом с бумагой. Немного мятый коричневатый пакет бродит у него по холстам и бумаге, оставаясь рядом с тем, что в нём только что было, – орехи, тяжёлые гроздья винограда, сушёная рыба. Художник будто присоединяется к лукавой игре подмены, которую по своему давнему сговору бесконечно ведут мастера натюрморта. Глазу зрителя предлагается потрогать вещи, и взгляд впрямь касается их, не оставляя следов и унося странно-тактильные ощущения.
Темперная работа «Анна» (2003 г.) с воспроизведением портрета Анны Олениной работы Кипренского – нечто программное для художника («портрет в натюрморте», каких у него несколько), в ней знание пушкинского времени, любовь к его духу и опять-таки игра – поверхностей, оттенков цвета и смысла.
Лист чуть отстаёт от стены, уголки бросают тень, взгляд из рисунка через воздух акварели обращён к зрителю, мимо зрителя. Рядом гипсовый медальон, посвящённый 1812 году, а на простой полке внизу вещи совсем уж из сегодня – «советская» посуда с условно-старинным рисунком. Но почему этот наивный «дилижанс» и «галантная сцена» в парке опять ведут в тогда ? Вот и ткань рядом, сгустившая в свой орнамент оттенки фона, как продолжение каких-то складок платья и шарфа из рисунка. Четырёхчастное посвящение Пушкину – его молодости, влюблённости, гордости за Отечество.
Одни натюрморты – то вне времени, то с конфетами «Мишка косолапый», тонкие цветущие веточки в воде – для пристального разглядывания и разгадывания. Иное дело, классические постановки, с драпировкой и выстроенными отношениями света и тени, – здесь прямая ссылка на старых мастеров, испанцев или голландцев. Или ещё другое: чугунок, картофелины и хлеб на простом деревянном столе, какие бывают на общих кухнях, а за окном громада собора – в его прошлом величии и нынешнем запустении.
Волжский город Углич – каменный и деревянный, лесной и речной, светлый и тёмный – прочно вошёл в жизнь семьи Жабских. Так сложилось, что именно в провинции мастер находит многие важные образы и решения, своего рода живые формулы , применимые к разным творческим задачам. Здесь ему особенно хорошо работалось над портретами.