Вхожу в подъезд. Прохладный запах куриного бульона с горохом и кислый аромат мусорки напомнил раннее детство. Когда мне было три года, мы жили в Киеве за зоопарком. У нас в подъезде тоже так пахло. Жить в Киеве захотелось ещё больше.
Квартира номер один. Первый этаж, разумеется. Высокие, под потолок, деревянные двери, выкрашенные во времена Хрущёва голубой краской. Звонок. Не работает. Стучу. Долго стучу. Очень хочется жить в Киеве в пяти минутах от института за пятнадцать гривен в месяц. Из квартиры напротив вышла соседка в платье в цветочек и с авоськой. Посоветовала поискать бабу Машу в парке. Так и мою казахскую бабушку зовут! Точно, судьба. Найду бабу Машу. Нэцке сгорбленной старушки в платке и фуфайке на дальней лавочке. И впрямь похожа на мою бабушку. Только лет на сто тридцать старше. В городах старухи сохраняются неважно, но долго. Моя бабушка у себя там, в казахской деревне, гасает с лопатой по огороду за спелыми арбузами и дынями, да одновременно выгребает картошку из-под спелого крыжовника. Вот и выглядит на сто тридцать пять лет моложе этой. А эта любуется студентами в парке, с утра до вечера небось, мотая неодобрительно головой.
Сажусь рядом с бабушкой на скамейку. Она поворачивает голову в мою сторону.
– Здравствуйте, баба Маша! – говорю. Если это не баба Маша, то – ошиблась, ищу жильё, может, случайно знаете, кто сдаёт?
– Га?! – крякнула старушка.
– Вы объявление написали про жильё! – говорю я, взяв тон повыше.
– Звидки ты знаешь, шо я баба Маша?
– Я ищу жильё, – показываю на себя пальцем, – вы объявление писали?
– У мене не дуже хороше жильё, – заключает бабушка.
– Ну и что! Зато очень близко к институту, – говорю потише, парк же полон конкурентов.
– А ще в мене кот. Вин сэрэ, – бабушка мотает головой. Не одобряет, что сэрэ.
– У меня тоже кот есть. Они любят это дело, – отвечаю я. Не отговоришь, старушка. Попалась.
– Ну, якщо хочешь так сильно, подивишся, но тоби не понравиться. Ты чепурненька, – бабушка стала подниматься, опираясь на палочку.
– Та ничего, понравится, – говорю я и подставляю руку для опоры.
– Подожди, а як ты мене знайшла?
– А соседи сказали, что вы в парке, – я лучезарно улыбнулась.
– А-а, соседи[?] – она опёрлась о мою руку, и мы пошли к выходу.
Конечно, за недолгую семнадцатилетнюю жизнь я бывала в местах, откуда мне срочно хотелось сбежать. Например, из дома соседей-кочевников в казахской деревне. У бабы Маши обстановка была получше.
Сначала старушка минут пятнадцать разбиралась с ключами. У неё было пять (!) замков и пять ржавых ключей, которые плохо проворачивались. Наконец заветные двери распахнулись, и мы очутились сразу на кухне.
Едкий запах кошачьих испражнений. На кухонном столе, в полутёмной комнате, сидел и сам кот. Рыжий и очень некрасивый. Он сидел рядом с им же наваленной кучей.
– Це Рыжик, – сказала баба Маша.
– Да, я догадалась, – отвечаю.
– Як ты знаешь, шо вин Рыжик? – настораживается старушка.
– Ну, потому что рыжий, – улыбаюсь я.
Открываю синюю дверь из кухни туда, где, по моим соображениям, должна находиться ванная.
– Там туалет, – говорит она.
Я разглядываю бывшую ванную комнату, заваленную пыльными банками всяческих размеров. Ещё одна дверь, и она уже точно должна вести в туалет. Я толкнула дверь. Темно. Включила свет. Ну, по сравнению с кухней неплохо. Есть унитаз, и он смывается. Но где она сама смывается? Моется, в смысле?
– Якщо хочешь мытыся, оно в каструли нагривай воду та мыйся…
Я возвращаюсь в кухню. На засаленной, будто залитой нефтью, плите стоит высокая голубая кастрюля. У самого дна – дырка. Надо сказать Катьке, что буду ездить мыться к ней в общагу. А есть я вообще не собираюсь. Деньги лучше на билеты в театр тратить и на водку. Закусывать буду, но и это не у бабушки, уж точно.
– Ще в мене дуже багато тараканив, – говорит баба Маша.
Я открыла дверцу обшарпанного комода, и действительно эти самые гурьбой пронеслись по моей руке, до локтя, упали и рассеялись кто куда. Я захлопнула дверцу и пообещала себе больше никогда туда не заглядывать. Мы прошли в зал.
– Ось твоё лижко. Ось моё. А це мий чоловик. Вин погиб на вийни.