где прямая тропинка уводит
от крыльца прямо в поле и лес...
Русь, деревня, изба, погост, берёзы – эти хрестоматийные, архетипичные образы русской деревни Росков отряхивает от пыли, превращая их в живые, лично пережитые.
Сочувствие умирающей деревне, гордость за людей, которые там ещё остались, восхищение простыми природными радостями, христианское отношение к миру – вот мировоззренческий и эмоциональный посыл книги.
Двадцать лет уж без малого, как я знаком
С деревенским умельцем, простым мужиком.
Он и швец, он и жнец, и на дудке игрец.
Он искуснейший плотник, хороший кузнец.
<...>
Я к нему прихожу, чай с вареньями пью
И, бывает, вопросы ему задаю:
– Сможешь сделать телегу? А выгнуть дугу?
Поразмыслит немного, ответит: «Смогу».
<...>
- А боишься ли смерти? - Смеётся: "Боюсь".
...На таких мужиках вот и держится Русь.
Хочется добавить: а ещё «Русь держится» на таких поэтах, как Александр Росков.
«Рождена для счастья»
Лилия Газизова. Люди февраля. – М.: Воймега, 2013. – 60 с. – 400 экз.
Начну со спорного утверждения: верлибры писать трудно. Может быть, даже труднее, чем рифмованные стихи. Это только на первый взгляд кажется, что можно использовать метод простодушной фиксации всего происходящего, не особенно заботясь о точности слов и не мучаясь подбором оригинальной рифмы.
Основных сложностей две: избавление от лишних слов и преодоление рассудочности. Рифма и ритм, как ни крути, организуют смысловое и интонационное пространство; свободное же от этих спасительных ограничений высказывание сразу оказывается беззащитным. Видно каждое необязательное слово.
Лилия Газизова сумела преодолеть эти трудности. Лиричный, чувственный верлибр, богато интонированный и хрупкий, – вот главный герой книги «Люди февраля».
У Газизовой мысль рождается от настроения, а не настроение от мысли. Всевозможные ощущения-чувствования окружающего мира, – от зрительных и тактильных до почти неощутимых, невнятных – наполняют книгу.
Сразу невесело становится,
Когда тебе не улыбается
Продавщица или парикмахер.
Хочу, чтобы мне радовались,
Как солнцу.
И даже, когда кровь берёт из пальца,
Пусть улыбается мне медсестра.
Не глупо об этом мечтать.
Я точно знаю,
Что рождена для счастья.
И ещё одна редкая вещь для поэтической книги. Это книга о радости. Книга счастливого человека. Книга о взаимной любви, писать о которой намного сложнее, чем о безответной.
«Тишина, которая звучит»
Ольга Аникина. Жители съёмных квартир: Стихотворения, поэмы. – М.: Авторская книга, 2012. – 400 с. – 200 экз.
Стихи могут вызывать разные эмоции. А могут не вызывать никаких. Стихи Ольги Аникиной перехватывают горло на самом вдохе и так и держат, не отпуская, до выдоха. Нет смысла говорить об искренности и исповедальности – без них вообще нет лирического стихотворения, здесь нужно, если такое возможно, говорить о еле уловимом дрожании воздуха, о невесомости дождя, о звуках тишины:
...Ещё восход, сиреневый на взлёте,
в дрожащем свете еле уловим,
и дом панельный, что застыл напротив,
становится прозрачно-голубым,
и, отражая мимолётный сполох,
над крышей утро теплится, паря,
и солнце сквозь бутылочный осколок
глядит на мир, и холод ноября
ложится тонкой звёздочностью линий,
и лужа, словно яшмовая брошь...
И на детсадовских качелях иней
чуть сладковат, когда его лизнёшь.
Этот вот сладкий иней на качелях запоминается сразу. Такие находки щедро рассыпаны по всей, довольно объёмной книге.
Зыбкость, тонкая паутинность речевого высказывания и одновременно зримость, предметность образа; ранимость, беззащитность и в то же время крепкий природный стоицизм, щемящая интонация постоянного, неостановимого и завораживающего ускользания и таяния бытия в самый жаркий и полнокровный момент его проживания – вот основные черты поэтики Ольги Аникиной.