– Многие ваши фильмы (например, о декабристах) требуют от автора погружения в историю. Чего больше в итоговых пятидесяти двух минутах – субъективных суждений или исторических фактов?
– Мне кажется, что до сих пор мы знаем собственную историю очень плохо. После 91-го года коммунистический миф просто сменился на свою противоположность – миф либеральный, но вранья от этого меньше не стало. Видимо, миф гораздо удобнее в употреблении, чем исторический документ. После того, например, как я сделала фильм «Мираж пленительного счастья», где с документами в руках показала, чего конкретно декабристы добивались, почему борцы за свободу не отпустили ни одного своего крепостного, зачем требовали разрушения армии, как собирались убить всю царскую семью, включая женщин и малолетних детей, – на меня посыпался град упрёков. Одна дама в «Московской правде» прямо так и написала: как вы посмели покуситься на идеалы, воспетые Тыняновым и Мережковским. Но, пардон муа, Тынянов и Мережковский – это художественная литература, давайте говорить об исторических событиях с архивными документами в руках. Самое смешное, что эти документы отнюдь не тайна за семью печатями. Планы декабристов висят на стене в музее Петропавловской крепости. Их просто никто не читает. Нам так вбили в голову, что это были светлые рыцари без страха и упрёка, что уже и нет необходимости эти слова перепроверять. Или другой пример. Почему-то считается, что 4 ноября – навязанный праздник, такая альтернатива 7-му. Кого ни спроси: а кто такой был Козьма Минин, в лучшем случае скажут – который с Пожарским. А ведь это была не просто дубина народной войны, бессмысленная и беспощадная. Всё как раз было очень осмысленно. Деньги на ополчение собирались всем миром, но тщательно записывали, кто и сколько сдал, и после воцарения Михаила Романова всех этих людей освободили от уплаты налогов. Именно Козьма Минин наладил не просто партизанский отряд, выгнавший поляков. Нет. Он в кратчайшие сроки создал стройную, отлаженную государственную систему – с порядком сбора налогов, карантинными и санитарными службами, была разработана даже новая тактика боя, ведь противником был не кто иной, как один из самых именитых полководцев своего времени гетман Ходкевич, бивший турок и шведов. И вот он – взял и проиграл простому мужику? Значит, не так-то этот мужик был прост… В конце концов для нормального человека эта история несколько интереснее, чем перипетии семейного быта Пугачёвой с Галкиным. Проблема в том, кому интересен этот самый нормальный человек…
– Должны ли быть какие-то ограничения для журналиста при выборе той или иной темы? Существуют ли для вас границы компетенции, этические барьеры?
– Ограничения есть. Во-первых, могу ли я сказать по теме что-то новое? Во-вторых и это главное, зачем я это говорю? Точный ответ – а зачем вообще ты берёшься за съёмки – определяющий. Если он есть – всё, полдела сделано. Фильм как минимум посмотрят. Что касается границ компетенции, ну а как же без них? Компетенция журналиста, по сравнению даже с самым юным и начинающим специалистом в любой узкоспециализированной области, крайне низка. Для того чтобы избежать фактических ошибок, есть эксперты, консультанты. Журналист же должен сделать главное – сформулировать проблему. Важную и интересную не только для него. А этические барьеры в журналистике ничем не отличаются от этических барьеров в любой другой профессии. Только на экране гораздо заметнее, что ты собой представляешь.
– Вот, к примеру, у вас был фильм «Вышка» о приговорённых к пожизненному заключению, из которого можно сделать вывод, что всё-таки в России следовало бы отменить мораторий на смертную казнь… Не слишком ли самонадеянно – подводить зрителя к такому решению?
– А, по-моему, только так и нужно. Если фильм не подводит зрителя к решению (при этом важно заметить: подводить – не диктовать), то зачем тогда вообще делать кино? Все эти «с одной стороны, нельзя не признаться, а с другой, нельзя не сознаться» – хороши для научной работы. Но не для публицистики. В фильме ДОЛЖНА быть точка зрения. Да, с ней можно не согласиться. Да, её можно оспаривать. Но она должна быть аргументированна. И должна быть.
– Вы можете привести пример, когда вы что-то хотели изменить и сделать это получилось? Речь о действенности журналистской работы…
– Ну, тут уж не мне судить. Но если после моего фильма кто-то захочет перечитать исторические документы, книги – хотя бы для того, чтобы написать гневный пост в интернете, – уже хорошо. Точно знаю, что после документальной серии «ЗараZA» и «Слабый должен умереть» начались масштабные проверки в области биобезопасности страны, состояния дел на нашем лекарственном рынке. Ну, или взять тот же тезис, что нет никаких трёх братских народов – россиян, украинцев и белорусов, а есть один народ. Раньше об этом даже говорить публично не решались. А сейчас о едином народе говорит президент страны. Изменения «общественного климата» – налицо. И если в этих изменениях есть хоть капля моего труда, значит, я, как говорил Глеб Жеглов, уже не зря получаю свою рабочую карточку.