Но на тех же интернет-форумах зачастую те же самые участники (когда пишут не о собственных детях, а о ситуации со школьным образованием вообще) категорически возражают против того, чтобы из школьной программы изымались классические произведения. Такие обсуждения выражают не просто возмущение, а носят панический характер: «Вы слышали, что эти уроды убрали из программы «Анну Каренину?!», «А вы знаете, что теперь «Тихий Дон» не проходят в школе? Хотят окончательно сделать детей дебилами!!!» и прочее.
Казалось бы, ситуация парадоксальная: программа плохая, её надо менять, но менять ничего нельзя, поскольку любое изъятие из неё произведений русской классики воспринимается как попытка ограничить доступ молодёжи к великой русской культуре. Это делает ситуацию патовой – неудовлетворённость уровнем образования растёт, но любые изменения заведомо отвергаются. Парадокс связан с двумя параллельно идущими процессами: с активной десакрализацией классики, когда произведения, традиционно воспринимавшиеся как знаки величия русской культуры, начинают оцениваться более прагматически: подходят они или не подходят моему ребёнку. И зачастую ответ оказывается не в пользу произведений.
За последние два десятилетия значительно снизился статус интеллигенции – группы, прежде задававшей социокультурные нормы, а вместе с её авторитетом стала снижаться ценность поддерживаемых ею литературных образцов. С другой стороны, этот процесс далеко не завершён, а потому любые поползновения на школьную программу оцениваются как недопустимые для общества в целом, как попытки разрушить всю русскую культуру. Если для моего ребёнка «торжествующий крестьянин» скучен, непонятен и его лучше чем-то заменить, то для страны в целом Пушкин пока ещё «наше всё» и ни одно из его произведений не может уйти из школьной программы, поскольку это разрушит культурные устои, национальную идентичность и мировое величие русской культуры. «Казнить нельзя помиловать», где ставить запятую? Ответ на этот вопрос общество дать не готово.
Теги: литература в школе , сочинение
Мат или шах
Поэт издалека заводит речь. Так что начну издалека. Когда мои ученики были в пятом классе (а теперь они студенты 4-го курса, стало быть, десять лет назад), повезла я их в Переделкино, в Музей Чуковского. Естественно потом - раз уж оказались в Переделкине! – повела в Музей Окуджавы.
Идём мы по просёлочной дороге, и я, показывая то направо, то налево, комментирую: "Это дача поэта Евтушенко, а это[?]"
– А что? – перебивает кто-то из детей. – Разве он жив?
Тогда я впервые осознала необходимость не то чтобы изучать, а хотя бы знакомить школьников на уроках литературы с произведениями современных писателей.
Ведь что получается. Нынешние дети воспринимают русскую литературу как нечто, скажем так, высокое, но невероятно далёкое. И впрямь. Они живут во время, когда царит власть (чуть не сказала «тьмы») денег, рынка, наживы, когда все кругом в лучшем случае юристы-экономисты, а в худшем – коррупционеры-террористы.
Как это совместить с писательством?
Современные дети абсолютно уверены, что писатели – это нечто вроде динозавров: когда-то, конечно, были, но вымерли.
Так вот, чтобы показать (доказать), что музы не молчат во все времена, что литературный процесс непрерывен, и нужно на уроках литературы знакомить детей с произведениями живых (если угодно, пока живых) писателей.
Кроме того, есть и другая причина. Конечно, хорошая вещь «Слово о полку Игореве» или «Горе от ума». И временем проверены. Но вот ведь какая штука.
И в том и в другом (и в каждом классическом произведении) есть вещи, которые были понятны только современникам авторов (нам же приходится пробиваться к ним через сноски и примечания). Это свойство всего настоящего в искусстве: с одной стороны, быть обращённым к современникам, а с другой – к потомкам. Хороший читатель считывает «вечное» в литературе минувших эпох, но ему необходимо прочитать и о себе. Ему нужен писатель-современник, говорящий именно о сегодняшнем дне и его вызовах и, что очень важно, говорящий об этом на сегодняшнем языке.