– Я давно пишу роман, но сейчас он находится в состоянии «отдыха», скажем так. Потому что сейчас я весь направлен на «Мгновения». И крупнее «Мгновений» для меня ничего нет. Считаю, что это дело не менее серьёзное и не менее нужное, чем огромный роман. На трёх страницах порой можно сказать то, чего не скажешь на восьмистах. Это очень серьёзный жанр... Между прочим, сейчас своего рода эпидемия возникла – «малочтение». Когда крупные формы пользуются у читателей меньшим спросом, чем малые. И это тоже печально...
– А из молодых авторов кого могли бы отметить?
– Из молодых мне нравится Прилепин, я его выделяю из общего числа. К сожалению, я пока не читал его романа о чеченской войне, но ещё прочту. Также мне нравится Проханов. Его молодым не назовёшь, конечно, но по сравнению со мной он молод. Его политические романы очень интересны. Это вообще трудно – писать о политике. Писать о ней пытаются многие, а выходит не у всех. Проханову это удаётся, безотносительно его позиций по тем или иным вопросам.
– А есть ли писатели, которых вы могли бы назвать своими учениками? Ну, или те, о которых можно сказать, что они вышли из вашей «Шинели»?
– Не буду никого называть, но таких – не один и не два автора. В их прозе я чувствую своё дыхание, вижу свои приёмы. Я часто общаюсь с этими людьми, они привозят свои рукописи, просят у меня советов. Моя проза повлияла на многих писателей. Это я знаю. Но пусть литературоведы будущего этим занимаются, проводят параллели, что-то выискивают, находят, делают открытия...
– Вот вы сказали, что сейчас меньше читают. Помимо того, что это обусловлено чисто техническими моментами, как развитие интернета, где объёмные тексты читать не очень удобно, причина, наверное, ещё и в преподавании литературы?
– Конечно! Приведу один пример. Я воевал вместе с ребятами-артиллеристами, которые почти все были из деревень. В нашей батарее только три офицера оказались городскими, остальные были деревенскими. Из Сибири, средней России, южной России... И должен сказать, что все эти ребята были образованными! Они не учились в вузах, а сами тянулись к знаниям. Я профессор университета, мне приходится общаться со студентами, в последнее время я делаю это реже, но тем не менее... Порой я задаю простые вопросы, на которые они затрудняются ответить. К примеру, я спрашиваю: «Что вы думаете о Бунине?» А в ответ слышу: «А кто такой Бунин?» Я снова спрашиваю: «Что вы можете сказать о Наташе Ростовой?» И мне отвечают: «Кажется, это какая-то литературная героиня...» Это студенты! А мои однобатарейцы ничего, кроме своих деревень не видевшие и о высших учебных заведениях не мечтавшие, с пахоты шагнувшие в окопы, они были куда образованнее! Те ребята знали гораздо больше. Потому что до войны была масса кружков в домах пионеров, в сельсоветах, открывались избы-читальни, писатели ездили по всей стране и встречались с народом. И в школе литературу преподавали не так, как сейчас, по три часа в неделю, а гораздо чаще. Я ведь и сам учился в школе и прекрасно помню, какому бережному отношению к слову, к культуре нас учили.
– Вы давний автор «ЛГ». Не хотели бы попросить редакцию о каком-нибудь одолжении?
– Я прошу только об одном: напишите покороче, как можно короче... Вы помните, кто это сказал: «Краткость – сестра таланта»?
Беседу вёл Игорь ПАНИН
Теги: Юрий Бондарев , интервью
Благородный рыцарь
Юрий Бондарев в Литинституте, куда пришёл после войны, учился у Константина Паустовского. Имена этих писателей, казалось бы, стоят довольно далеко друг от друга, на разных эстетических полюсах, но если проанализировать их тексты, будет видна некая общность. В чём она, на мой взгляд, выражается[?] Да, интонация текста у ученика и учителя совершенно разные, но ощущение места и значения стиля в литературном мастерстве очень схожее. Жорж Бюффон в XVIII веке произнёс фразу, ставшую впоследствии крылатой: "Стиль - это человек". Как всё французское, это эффектно, но немного поверхностно. И у Паустовского, и у Бондарева стиль – это средство для передачи замысла. Он изыскан, он отточен, без него не обойтись, но он не переходит в нечто самостоятельное, его роль в тексте не переоценивается, и от этого после прочтения остаётся приятное послевкусие, ощущение сладкой природной медлительности в описаниях, полифонической насыщенности в диалогах и логичного темпоритма всего разворачивающегося на страницах действа. Как не хватает этого многим современным авторам, наивно полагающим, что стилистическая изобретательность оправдывает и заменяет в литературе всё!