Многие отговаривали меня писать эту статью. Да и сам я предполагаю, что после данной публикации давление на меня как на первого секретаря МГО СП России, на моих коллег и руководителей со стороны Переверзина и его окружения усилится. Однако когда решается судьба писательских союзов, не резон боязливо просчитывать чью-то реакцию. И ещё… Я хочу, чтоб вы знали, Иван Иванович! Сколько раз вы попробуете опровергнуть меня, столько раз я докажу обратное…
Максим ЗАМШЕВ
Теги: литфонд , союз писателей
Россия вторая и Россия первая
Фото: ИТАР-ТАСС
Публичные персоны открыто признаются, что книжек не читают: и так, мол, знают, как "пробиться" в жизни. Отсюда вывод: раз не читают те, кто «пробился», то зачем такие книги вообще? Умилила девица, представляющая нашу страну на конкурсе «Мисс Мира», который теперь добрался до нашей столицы. На вопрос корреспондента: «Какие книги вы читаете?» она отвечает: «Я читаю разную развивающую литературу, всевозможные тренинги, как добиться успеха[?] Нет, художественную не читаю, нет времени». Под этими словами могут подписаться миллионы наших юных соотечественниц, грезящих о карьере модели. И эта вторая Россия умиляет всё больше и больше. Она живёт в другом измерении.
А первая Россия, реально смотрящая на мир, без призм и радужных стёкол, казалось бы, должна сдаться, забиться в дальний угол и проводить свои дни, именуемые нашими депутатами «возрастом дожития», а вместо этого, подобно ученикам Христа, идёт ко второй и говорит о главных ценностях. О вечных законах. О неприемлемости равнодушия, а значит, и зла. Об этих людях, их труде писательница Екатерина Глушик и написала книгу. Она так и называется - «Почитай книгу». Под одной обложкой собраны рецензии, анализирующие разные издания: поэтические, прозаические, публицистику, статьи, которые характеризуют стороны литературного процесса, беседы с писателями и художниками. Первое впечатление после прочтения у меня было такое, будто я ходила незрячей, и вдруг мне успешно провели операцию на глазах. Я вижу мир во всех красках. И по первому, самому искреннему чувству хочу узнать больше. Передо мной мелькают имена, цифры, строки.
«Ранние рассказы Проханова – о деревне, куда отправляется герой, молодой писатель, чтобы оказаться в непривычной для него, москвича, среде, которая, по его подтвердившемуся по приезде на место мнению, и есть настоящая жизнь, наполненная естественными страстями, чувствами, переживаниями, истинными целями, к которым и следует идти человеку, не мучаясь непонятными для деревенских жителей страданиями, размышлениями, сомнениями типа «быть или не быть».
Деревенская жизнь знакомит со своими героями. Ослепший крестьянин завидует ушедшим на покос и, случайно натыкаясь в сарае на косу, берёт её и, как ему кажется, незаметно крадётся на поле, на котором хочется покосить – хотя бы – с краешку. Но сосед, знающий его беду – тоску по настоящей крестьянской работе, молча наблюдает за ним и не окликает, даже когда незрячий переходит на колхозное поле с недозревшим овсом, более того, когда дочка хочет его окликнуть, говорит: «Стой, Дашка, дура! Цыц! Дай пожить человеку!»
«Взросление» прозы Проханова показано вполне наглядно. Писатель признаётся, как однажды он вынес из дома все свои юношеские рукописи и сжёг их. Взрослая жизнь принесла в творчество свои краски. И с произведениями писателя пытливому уму необходимо ознакомиться лично, нет смысла пересказывать прозу, где ни тени фальши, ни слова лжи. Особое отношение к войне (войнам) не до конца осознанное человечеством. Проханов размышляет:
Я верю, что когда придёт пора,
Когда оставят Родину невзгоды,
Грядёт на Красной площади парад
Седых солдат афганского похода.
Прохановскую мысль продолжает Вера Галактионова: «Россия – страна мощных социальных вибраций. Русская литература стремится верно улавливать их и отображать – в той соразмерности, в какой они наблюдаются в жизни. Дело это трудоёмкое. Особенно если прозаическое произведение строится на истории нескольких поколений. В таком повествовании современность – следствие многих, в том числе и очень далёких от нас событий. Она – фрагмент в картине отечественного бытия, во многом – закономерный». Перечитываешь её – и зачитываешься снова. «Я видела эти брошенные города, погибающие по всему бывшему СССР. Они умирают, как при наводнении. Жизнь исчезает сначала понизу – тьмой охватываются первые этажи. Оставшиеся без заработка, без магазинов, без отопления, без электричества люди переселяются всякий раз выше, в покинутые кем-то квартиры. А в нижних уже сорваны двери, выломаны рамы; там – ни души. Спустя месяц видишь, проезжая, – тьма поднялась ещё, охватила, омертвила и вторые этажи. Лишь на третьем, четвёртом разглядишь какое-то движение – увидишь мерцающий огонёк свечи, отблеск опасного костерка на бетонном полу».