На этом спектакле пришлось изрядно поломать голову. Начинается какой-нибудь эпизод - и тут же задаёшься вопросом: что бы это значило? Например, видишь на сцене воинскую часть, командир которой вместе с женой решают ставить Шекспира. Немедленный вопрос: при чём тут воинская часть? Не нашлось других ходов, чтобы соригинальничать?.. Видимо, тоскливо показалось режиссёру иметь дело с одним только Уильямом нашим, Шекспиром, подумал-подумал он и решил: а прилеплю-ка я сюда армейское подразделение. Изобразим самодеятельный театр, и многое можно будет списать на любительский непрофессионализм.
В соратниках по мозговому штурму у постановщика был Д. Быков, дописавший и частично исправивший (и сокративший) пьесу, потому что высокое качество комедии Шекспира и канонического перевода Мелковой никого не устроило. На пути к коммерческому успеху и актуализации старинного произведения были сделаны бесценные концептуальные замены: "фи" на «фуй» (безумно смешно!); персонажи заявляли, что уезжают на Олимпиаду (это было в реалиях февраля, сейчас, думаю, они говорят, что идут к украинскому посольству, или едут на майдан)[?]
Совершенствуя Шекспира, режиссёр и переводчик придумали, чтобы Чулпан Хаматова до того, как стать Катариной, кашеварила в обличье уродливой косноязычной толстухи-поварихи, а Петруччо раньше был штрафником.
Благодаря вводу нового материала появилась возможность сыграть «возрастным» Ольге Волковой и Владимиру Ерёмину (у последнего, правда, есть роль и по основному, шекспировскому, сюжету). Генеральша-Волкова служит соломинкой, за которую цепляется купированное действие (спектакль идёт около двух часов без антракта). Актриса ни с того ни с сего появляется на сцене в скетчах-вставках на тему других пьес Шекспира, напоминая тем самым зрителям, что в основе постановки лежит всё же комедия великого драматурга, а не бестолковая выдумка.
Натужные, беспомощные попытки продемонстрировать смелость и нестандартность режиссёрского поиска естественным образом привели к тому, что играть актёрам стало нечего. В сценах «от Феодори-Быкова» они браво маршируют, танцуют, залезают в кастрюли; «от Шекспира» – быстро, экономя драгоценное время, пробегают по сюжетным линиям. Превращение несговорчивой Катарины в любящую покорную жену происходит настолько молниеносно, что опомниться не успеваешь. Что уж тут играть, куда перевоплощаться, бессмысленное это занятие. Да и зрелище не намного осмысленней.
А. Б.
Теги: Театр Наций
Возвращение Горького
Десять лет назад в "ЛГ" была опубликована статья главного редактора Ю. Полякова, посвящённая 75-летию возобновления выхода нашей газеты. Сейчас, когда исполнилось уже 85 лет с момента нашего «второго рождения», эта статья не потеряла актуальности, а потому предлагаем её нашим читателям.
Я думаю, выход 22 апреля 1929 года первого номера возобновлённой «Литературной газеты» был воспринят видавшей всякие виды советской общественностью примерно так же, как если бы мы с вами, включив второй, государственный, канал, обнаружили там в качестве ведущего политобозревателя не законсервированного либерала Николая Сванидзе, а, например, консервативного революционера Александра Дугина. Или кого-то другого, воспринимающего многонациональную Россию не как историческое недоразумение, а как самостоятельную и уникальную цивилизацию. «Ага! - сказали бы мы с вами. – Что-то произошло!»
Вот и в 1929 году «что-то» произошло. Для начала напомню, что Научный отдел Наркомпроса РСФСР в 1919 году высказался о «желательности введения латинского шрифта для всех народностей, населяющих территорию Республики». Сторонников Мировой Революции (так называлась тогдашняя модель глобализации) можно понять: если дело идёт к Всемирной республике, то чего уж там! Отказ же от кириллицы поможет российским пролетариям теснее сплотиться с рабочим классом Германии, Америки, Франции и так далее, а заодно скорее позабыть постыдное имперское прошлое. Конечно, к концу 20-х несбыточность многих перманентных устремлений стала очевидна, но историческая инерция велика: о царской России ещё долго продолжали говорить как об омерзительно отсталой, а о пролетариате как о восхитительно передовом.
Чтобы понять атмосферу тогдашней литературной жизни, достаточно вспомнить названия некоторых периодических изданий той эпохи: «Красный дьявол», «Гильотина», «Пролетарская культура», «Зарево заводов», «Искусство коммуны», «Октябрь», «Печать и революция», «Красная новь», «Новый мир», «Литература и марксизм», «Молодая гвардия»[?] Кроме того, творческие споры между писателями, разбившимися на многочисленные враждовавшие между собой группы, в те годы носили очень специфический характер: мастера художественного слова как к высшему эстетическому арбитру постоянно апеллировали к ГПУ. Неслучайно ехидный Булгаков, который на собственном опыте многократно испытал доносную принципиальность товарищей по ремеслу, иные свои фельетоны подписывал псевдонимом «Г.П. Ухов».