А тишина в деревне такая, что редкие, за исключением летней поры, звуки её не нарушают, а только подчёркивают. Но вот приходит весна или осень, и нутром ощущаешь несоответствие, понимаешь, что звуков должно быть больше, что рокот тракторов и комбайнов, мычание коров, ржание лошадей просто должны присутствовать на этих полях.
Стонет земля, и стонут люди. Их всё ещё много, хотя и не сравнить с тем, что было в 1960–1980-е годы. В нашей деревне, по рассказам, было более 400 жителей, сейчас и летом не более 50. В округе ситуация примерно такая же.
Эти люди в полном смысле слова призваны держать на своих плечах российские пространства, а оказались выброшены за борт производительной жизни. Проезжаем с соседями заброшенные строения бывшей колхозной усадьбы, и они рассказывают, где был ток, где – колхозная столовая, клуб, сколько обмолачивали зёрна, как были выкошены поля, где была молочная ферма, а где – отдельный двор для молодняка на 400 голов... Сегодня это бурые полуобвалившиеся здания, а где-то уже просто остатки фундаментов.
Когда я построил здесь два года назад весьма скромный по подмосковным меркам дом, местные жители прозвали меня «олигархом». После того как помог решить некоторые насущные проблемы с местной администрацией (а где-то просто проявил участие), поменяли его на «дипломата». А теперь зовут просто Михаилом Васильевичем. Своим я для них, наверное, не стал, но и чужим большинство односельчан меня сегодня уже не считает.
А личности здесь проживают интересные. Есть умелец на все руки, способный и часовню поставить, и пчёл разводить, и по дереву вырезать, и прекрасный огород содержать. Человек, однако, ненадёжный, страдающий известным недугом, который многие называют исконно русским, но это не так, потому что широкое распространение он получил у нас только в XIX «золотом» веке.
С этим умельцем связана история появления в нашей деревне работяги-узбека с собственным жилым фургончиком. Несколько лет назад наш «герой» запил, оставил без присмотра дом, который нанялся охранять, и хозяин дома обратился в охранное предприятие, откуда и прислали охранника-узбека. С тех пор хозяин не знает хлопот, а отставленный «сторож» сетует: «Кому и зачем в русской деревне понадобились узбеки?» Недавно он, правда, в очередной раз «зашился». Говорит, что «вновь увидел свет», но жизнь покажет, надолго ли.
Есть у нас пожилая труженица, в прошлом передовица-колхозница, про которую односельчане говорят, что она крепкая, как жила. Вспоминают, как она ещё при живом муже таскала на себе целые брёвна или выкашивала участки, которые и двум мужикам за день не скосить, а сегодня, когда ей далеко за семьдесят, тянет на себе всё домашнее хозяйство. Её радость – дети, внуки и правнуки, приезжающие весной и осенью помочь, а летом и зимой – отдохнуть. Помню, смотрю весной в окно: на её усадьбе все взрослые возделывают землю, а внучата сидят рядышком на пригорке и играют между собой. Пастораль[?] Только вот не станет моей соседки, сохранится ли эта далеко не идиллическая, а тяжёлая, но полноценная жизнь в этом деревенском доме?
Есть бывший инженер-энергетик, который жил с женой до последнего времени особняком, на отшибе, а тут потянулся к группе односельчан, начавших в прошлом году своими силами ремонтировать дорогу, предложил другие дела по благоустройству села. Захотелось, чтобы не только на его участке, но и во всей деревне стало лучше, потянула радость общения в совместном труде.
Есть москвич, который переселился сюда с женой уже несколько лет назад, завёл ладное хозяйство, заслуженно считается лучшим автомобильным мастером, а в свободное время занимается ко всему прочему ещё и деревенским прудом, старясь увеличить его рыбное поголовье. Он и стал застрельщиком команды по ремонту дорог.
Есть пенсионер-калужанин, в прошлом сварщик высшего разряда, личность вообще уникальная. Он до сих пор надеется, что в России будет восстановлено доброе имя мастера своего дела, это выразится в уровне пенсий и в уважении молодых. А пока он пашет, сеет, косит, строит, собирает грибы и ягоды, болеет душой за лес, за поля, за деревню. И читает, читает...
Мой сосед – характерный пример рабочей интеллигенции: явления, оставшегося, боюсь, в прошлом. С ним не только можно, но и полезно поговорить о внешней политике, об управлении страной, об образовании, культуре. А послушаешь его собственные и его жены рассуждения о пошлости телевизионных концертных программ или бессодержательности большинства телесериалов, и остаётся признать: точнее не скажешь.