Из всех книг (от «Красного света» до «Лавра»), которые стали заметным событием для читающей критики в прошлом году, большинство представляет собой не столько пример реализма, сколько образец сологубовской творимой легенды. Каждый автор кроит реальность под себя и делает евроремонт действительности в соответствии с мировоззрением той группы, к которой принадлежит. Почти солипсизм. Автор погружён в себя, в свою думу о жизни, в свой мир, а мир реальный, при всей внешней приверженности реализму, интересует его слабо, человек сокровенный, живой ему безразличен. Попытки фотографического письма, натурализма, и те отдают надуманностью и удалённостью от жизни.
Модернизм мимикрировал под реализм, обрёл новую форму, сохранив общую удалённость от действительности и тоталитарную волю автора.
Впрочем, не всё так просто.
В последние годы вся наша жизнь вообще качнулась от разумного к кажущемуся и иллюзорному. Могла ли остаться в стороне литература? Литература, как и всё общество, сама стала жить иллюзорной жизнью и «реалистически» изображать картины именно этой иллюзорной жизни. Жизнь в отрыве от читателя – квинтэссенция этого иллюзорного бытия литературы.
В своей статье «В поисках утраченного смысла» (№ 12) М. Замшев говорит о том, что народ хочет другой литературы, что народу не то, что он хочет, подсовывают. В этом, мол, вся проблема, решить которую просто: вот придут вместо «этих» «наши», и народ со всех ног понесётся раскупать правильную литературу. Распутина, Личутина с базара понесёт... Это самообман. Народопоклонство.
Правда состоит в том, что народ теперь вовсе никакой литературы не хочет, ни правильной, ни неправильной. Правда в том, что он вполне привык жить без литературы. Большинству населения в одинаковой степени безразличны как модернистские искания Сорокина и Пелевина, так и реалистические терзания тех, кто числит себя в продолжателях русской классической прозы.
Вот о чём следовало бы в первую очередь говорить.
Прав Пётр Ткаченко, сетующий на отравившую нас свободу (№ 17). Без читателя никакой литературы не будет. Читатель – главная фигура в литературе. Будет читатель, и авторы найдутся. В конце концов и сам автор – не что иное, как бывший читатель.
Фабрика литературы, которую Лев Пирогов советует завести, бросив пустые разговоры, в своей статье «Груда на груду» (№ 13), – дело полезное, но второстепенное. Для начала литературы, для её пробуждения, раз уж речь зашла о массовом, а не кустарном производстве, неплохо было бы завести просто фабрику. Наивно ожидать литературной индустрии, когда вся страна откатилась в доиндустриальный период – к кустарям-одиночкам и отдельным «мануфактурам».
Народу в первую очередь нужна не литература. Народу нужны фабрика, завод, больница и школа. И чтоб всё работало, как часы. Потому что без литературы можно жить, а без больницы, школы и фабрики не проживёшь. Литература – это всё-таки баловство. А народ настроен на серьёзное, на жизнь. Будет жизнь, будет и литература. Не наоборот.
Можно долго петь старую песню о народной темноте и животных инстинктах: «Народ виноват, народ тёмен! Мы творим, а он не читает!» Но лучше было бы спросить, по старой интеллигентской привычке, о том, что ты сделал для народа, а не что он сделал для тебя.
Нынешнему писателю нет никакого дела до читателя. И это своё безразличие он демонстрирует в рассказе, повести и романе, которые пишутся для самоуслаждения и самореализации, для критики, для собратьев по цеху, но не для читателей.
Позиция «литература – храм», в то время как она должна быть мастерской, стала удобна пусть для скудного, но мирного писательского жития-бытия. Вы делаете вид, что нас читаете, мы делаем вид, что пишем. А какая работа самая мирная и спокойная по нынешним временам? Правильно, сторожа и охранника.
В нашей литературе, как и в реальной жизни, слишком много развелось нынче сторожей и охранников. За кого ни возьмись, все сторожат и охраняют. Одни – духовные скрепы, другие – права и свободы. А стране и народу нужны сеятели и строители. Сторожей и охранников предостаточно. Они народу не интересны, да и по большому счёту бесполезны: всё равно, сколько бы ни смотрели, всё растащат. А что не успеют, то тля поест. Сеятелей и строителей не видать – вот беда.