Удручающим обстоятельством выглядит то, что копья и пики критиков и обозревателей литературного рынка современной России ломаются на полях сражений прозаиков. Лирическая поэзия и драматургия очевидно отходят даже не на второй – скорее, на третий план, и причин тому очевидное множество. Прежде всего пресловутый спрос – лирику продать не в пример труднее, чем, скажем, сатирические постановки на тему «поэт и гражданин», заботливо выпестованную советской средней школой.
Весь невесёлый анализ общего положения дел служит единственно одной цели – стать обязательным фоновым предисловием к разговору о феномене Константина Скворцова. Неведомое нам время обязательного возрождения русской поэзии и русского слова, конечно, не предопределено и неизвестно. Но ясно то, что носителей великой традиции остаётся всё меньше и меньше...
На первый взгляд профессионального окололитературного классификатора велик соблазн причислить поэта к обширному и разновеликому полку деревенщиков-традиционалистов. Тому способствуют и точные, прочувствованные пассажи о природе, изученной до мелочей и любимой до глубины души, той природы, о которой в «Венках сонетов», ставших своего рода авторской исповедью, Скворцов напишет:
Просёлками, ольхою, снегирями
Я пользовался, словно словарями.
Листал снега и доверял ветрам.
Найдутся в его творчестве и избы, и плачущие берёзы, но за образами привычными и знакомыми, располагающими к томной грусти или плавным раздумьям в есенинском духе, вдруг выплывают образы совершенно иного, космического масштаба и смысла. Безымянное стихотворение о поющих на завалинке старухах, глядящих на закат, завершается почти космогоническими картинами:
В глубинке русской над деревней робко
Вставало солнце алой пеленой.
Старушки пели песню неторопко,
И медленно вращался шар земной.
Граница слова и звука, ритма стиха и музыкальной ноты размыты в стихах поэта, как и должно быть в подлинной, звучной и гармоничной поэзии. Его стихи наполнены звуком чуть меньше, чем заполнены цветом и светом. Здесь «скрипят вороны», «заливаются щеглы»и «верещит пророчески сойка», «воркует в горах Громатуха».
Наверное, «потому, что певуньей была моя мама», неразрывно связаны в его лирике образ мамы и образ песни, образ самой искренней и настоящей любви и тягучая мелодичность напевного слова. Песней, любимой многими, стала до боли пронзительная «Матушка пела», исполненная бесчисленным количеством исполнителей.
Память и отношение к войне давно стали лакмусовой бумажкой русской литературы.
Из пучины исторического водоворота, из тёмной мглы военных лет, из лютых морозов уральских военных зим и жаркого пламени сталеплавильных цехов челябинской индустрии вышел талант Константина Скворцова. Суровые картины кузницы фронта остались в его лирике выразительными и фотографическими образами:
Я помню, мать у прокопчённой печки,
Усталая, сбирая нас ко сну,
Ножом сточённым, при мерцанье свечки
Делила хлеб в прошедшую войну.
Суровым, мужским и сильным ритмом Урала наполнена вся его лирика. Спроси любого русского мужика из тех, кто ходит на охоту, любит настоящую, с обильным уловом, рыбалку, кто способен разжечь с одной спички костёр, что такое «Златоуст», и первое, что вам ответят, – «это сталь». Это сверкающие пружинистые клинки уральских ножей и воронёные винтовочные стволы, это блеск офицерского кортика и мягкая тяжесть охотничьего топора.
А русская женщина, та, что сама выпекает пасхальный кулич и в воскресное утро отводит детей или внуков к причастию, вспомнит, конечно же, святителя Иоанна, спустя 30 лет после смерти и получившего прозвище Златоуста и звание одного из трёх вселенских святителей и учителей за особенный дар проповеди. А для Константина Скворцова Златоуст – это Родина во всех её ипостасях. А ещё Златоуст Скворцова – это величественная и одновременно лёгкая, ритмичная и живая драма, драма как жанровое определение произведения. «Иоанн Златоуст. Крестный путь святителя» – это одна из самых заметных вершин его творчества.