Э, да это же… Точно, я понял.
Это мушки, которыми в XVIII веке красавицы залепливали прыщи. Сперва мушки были нужны именно и только для этого: прыщи были не редкостью. Потом – «оттенять белизну кожи», потом – подавать сигналы кавалерам и, по мере усложнения «языка мушек», – символизировать социальный статус, возраст женщины и чуть ли ни что она ела на обед. Так же и мат. Бывает нужен для маскировки предмета высказывания или неопределённости чувств и мыслей, бывает – для красоты (ну, ведь красиво же), бывает для обозначения свободы (владения языком, совести или сегодня вечером) и так далее.
Вот думаю, на какой же стадии развития «языка мушек» находится Татьяна Никитична. На второй?
Ну, неважно. Как бы вы ни относились к Татьяне Толстой (а как можно относиться к совершенству?.. очень по-разному!), значение её творчества, надеюсь, всё-таки понятно.
Татьяна Толстая подарила русской литературе интеллигентного героя нового типа. Героя типологического, с большой буквы, героя-эпоху. Таких давно не было. Они вообще не всем великим писателям удаются. У Толстого, например, такого героя не было. И у Гоголя не было, и у Чехова. У Шукшина был, но не интеллигентный.
После Онегина был Печорин, после Базарова – Ставрогин, а после Ставрогина… Татьяна Толстая. Не в смысле «ещё хуже», помилуйте. Ещё лучше!
Теги: Татьяна Толстая , Лёгкие миры
Убийство в интерьере
Юрий Буйда. Яд и мёд. - М.: Эксмо, 2014. – 288 с. – 4000 экз.
Убийство в интерьере – не обязательно труп в библиотеке. Всё-таки у Агаты Кристи важно и то, чей это труп, и то, чья библиотека, а главное – высший пилотаж детектива! – важно, почему труп именно в библиотеке и какая между ними связь. Но ведь Буйда не пишет детективов. Юрий Буйда всё обыкновеннее пишет то, что в универсальных аннотациях к его книгам с придыханием именуется "небывалой драмой страстей". Здесь прекрасно каждое слово. Драма страстей – каково! А самое-то главное: небывалая! Это не романтическое преувеличение. Это довольно скучная, технически-точная правда.
Писатель, который мается от того, что у него всё хорошо, – поучительное зрелище литературного мира. Свою маету он претворяет в исторические интерьеры. Интерьеры занимают Буйду больше, чем трупы, и намного больше, чем живые люди. Тела ещё важны для анатомического театра: на них можно показать разнообразные насилия, какие только может придумать писатель, у которого всё хорошо. Неудивительно ли: чем дальше человечество уходит от варварства, тем больше увлекают цивилизованных людей смачные подробности убийства и совокупления. Где древний летописец напишет скупо: «был повешен за шею на воротах» – там современный писатель изобразит и хрипы, и дрыганья, и собак, жрущих кишки, и облепленное муравьями, ещё бьющееся сердце. Современные люди, которые в реальной жизни не согласны перенести лечение зуба без обезболивающего, в качестве пищи воображению ищут гораздо более ужасных, омерзительных и необратимых подробностей. Для этого сгодятся тела.
Зато живые люди Буйде, кажется, нужны очень мало. На всю книгу «Яд и мёд» – а это одноимённая повесть плюс ещё цикл гротескных рассказов – есть всего один персонаж, которого можно посчитать условно живым: Татьяна Дмитриевна Осорьина, хранительница интерьера. Все прочие – фигуры технические, совокупности свойств названных, но не проявленных. К чему нам читать о том, что Лиза была «ядовитой красавицей», если мы так и не почувствуем её яда? К чему нам знать, что Борис «занял важный пост в правительстве», если мы не видим его деятельности на этом посту и, более того, это ровно никак не сказалось ни на характере Бориса, ни на образе жизни, ни в конце концов на повествовании? Ровно так же он мог стать директором городской богадельни, иметь тех же любовниц и те же привычки.
У Буйды есть писательское свойство, которое балованного читателя обескураживает и удручает: он злоупотребляет фигурой умолчания. Там, где Толстой раскроет мысли и чувства героя до донышка; там, где Достоевский навязчиво рассказывает одно и то же, увиденное по-разному; там, наконец, где Агата Кристи набросает скупую, но внятную схему, – Буйда употребит писательскую энергию для того, чтобы придумать отговорку, почему он не будет об этом рассказывать. И под «этим» я подразумеваю кульминацию. Именно сознательным опущением, упрощением кульминации оборачивается повесть «Яд и мёд», а вслед за тем наступает совершенно предсказуемая развязка. Есть ещё эпилог – про то, как в семье все опять по новому кругу переженились, переспали, породнились, отремонтировали дом[?] вам это правда интересно?