Сам автор повесть «Непойманный» считает своей самой затяжной литературной работой (писал её с 2011 г. – целых два года!) и самой трагической из всех вещей, которые создавал. В аннотации к книге Гришковец доверительно приоткрывает двери в собственную творческую мастерскую: «Над сборником я работал долго. Читатель давно не видел моей новой прозы. Книга «Боль» – это результат кропотливой работы и, определённо, шаг в том направлении, в которое я ещё не шагал». Можно себе представить, насколько «кропотливая» работа была проделана. Чтобы дописаться до «пьяно спросил и пьяно сказал», следовало серьёзно потрудиться. И над аннотацией тоже явно пришлось попотеть, ибо написана она просто виртуозно. Особенно «Шаг в том направлении, в которое я ещё не шагал». Ну ладно, Гришковец отчудил, но корректоры-то куда смотрели?! Почему – в которое, а не в котором? И что это за художественное направление такое? Как оно называется – Графоманский тупик? Там как раз приветствуется и примитивная брутальность, дозволяющая языковую и стилистическую неряшливость, и попса, претендующая на интеллектуальную прозу.
Если ты автор масскульта, то скажи честно: да, я автор, создающий массовый читательский продукт невысокого качества, и я не претендую на звание серьёзного писателя. Так сделала Дарья Донцова. Искренне призналась, что занимает определённую, востребованную массовым читателем нишу. Но ведь Гришковец-то метит как минимум в Достоевские! Но только вот пока угодил автор не в классики русской литературы, а в собственную западню. Иными словами – в гришковню. А как оттуда выбраться – похоже, и сам не знает.
Теги: Евгений Гришковец , Боль
Этнография доброты
Кира Сапгир. Париж - мир чудесный и особый. – СПб.: Росток, 2014 – 512 с. – 2000 экз.
Данная книга станет настольной для тех, кто знает вкус жизни, кто ценит её за моцартовскую лёгкость и импрессионистскую негу. Автор книги Кира Сапгир – одна из стержневых фигур русского литературного зарубежья. Журналист, радиоведущая, писательница – она всей своей жизнью доказала, что, несмотря на геополитические катаклизмы, русская культура – это неразрывное целое вне зависимости от всех попыток искусственно её разделить. С не меньшей страстностью и убедительностью Сапгир доказывает то, что русское художественное мировоззрение – неотъемлемая часть мирового интеллектуального пространства, и тем самым отметает все неуклюжие попытки его изолировать. Название книги на первый взгляд производит впечатление несколько дежурное – "Париж – мир чудесный, мир особый", но если вдуматься, оно отражает суть этого объёмного сборника очерков, статей и эссе Киры Сапгир весьма точно. Автор не спеша знакомит нас с миром Парижа, с людьми, в нём жившими и живущими, с его историей и культурой, и действительно со страниц всё выглядит прекрасным, облагороженным, манящим, неповторимым. Сама про себя Кира Сапгир говорит: «Коренная парижская москвичка». И в этом нет ни капли жеманства. Она всеми силами соединяет русский Париж с сакральностью Москвы, стягивает это взволнованное пространство политических нервов неразрывными нитями высокого тона и подлинного единения просвещённых людей.
Кира Сапгир в этой книге, как мне представляется, решает несколько художественных задач. Во-первых, корпус текстов книги обладает большой культурно-просветительской ценностью. В ней бездна любопытнейшей информации об эстетической жизни Парижа, о парадигмах этой жизни, о её значимых, но волею судьбы оставшихся на теневой стороне истории персонажах. Я думаю, далеко не все знали, что растерзанный толпой комендант Бастилии маркиз Делонэ – предок известного своим дерзким демаршем против ввода советских войск в Чехословакию поэта Вадима Делонэ, окончившего свои дни в Париже в вынужденной эмиграции. Не меньший интерес представляют материалы о французских писателях русского происхождения – Габриэле Манцеве и Владимире Волкове, о поэтессе Аиде Хмелёвой. В этих текстах нет творческих портретов с налётом официальных монографий, здесь живые люди со своими слабостями, капризами, страданиями, но при этом такие цельные, что после прочтения очерков о них хочется узнавать и узнавать ещё.