Михаил ДЫНКИН
БУРЫЕ КРОВЛИ
нет, не мигрень,
но подай карандашик ментоловый
О. Мандельштам
Здравствуй, Паллада. – Паллада глядит в небеса.
А над Элладой не то чтобы клин поднялся –
пара трирем, паутиной обвитые мачты.
Осень, наверно. Триремы летят на юга.
Греки в таверне плечами пожмут: на фига?
Бурые кровли. И солнце краснее команча.
Кто там южнее? Вандалы? Вандалов давно
выгнали в шею преемники греков. Окно
утром откроешь – гостиничный номер проветрить,
холодно станет и видишь не Музу, а zoom
площади старой, текущую сверху лазурь,
бурые кровли и чернорабочих на верфи.
Бурые кровли. И по барабану, my dear,
мне – сколько крови впитает парадный мундир
лорда Итаки, покуда весёлые свиньи
розы Цирцеи бессмысленно топчут, и день
мёрзнет в прицеле, где демоны ищут свой дем;
кроме Сократа, никто не общается с ними.
Бурые кровли. И вдруг налетает снежок.
Выйдет из комы какой-нибудь местный божок,
слезет с Олимпа – под горкою рыщут якуты.
Юг или север – куда бы тебя ни несло –
тень Одиссея услужливо держит весло...
Нет, не мигрень, но добавь-ка, Ксантиппа, цикуты.
БАЛЛАДА
Взяв литр пива, я сидел
за столиком в углу.
Играл на скрипке иудей,
и тени на полу
змеясь, раскрыли веера
индиговых голов.
И ветер из оконных рам
вытряхивал улов –
туман, заката бурый шлейф,
старушечье лицо…
Зодиакальный прыгал лев
в сатурново кольцо,
а в чёрных дырах бился свет.
Но вот, прервав игру
воображения, сосед
шарахнул по столу
покрытым шерстью кулаком,
зашёлся смехом злым.
И тени пьяных мужиков
на выход поползли.
– Который год сидим и пьём
в корчме, которой нет.
В оконный смотримся проём,
стираем пыль с монет.
А сами умерли давно,
мы умерли давно, –
кричит сосед, – гори оно
огнём Геенны!
– Но, –
я спрашиваю, – как же так,
и кто докажет сей
прискорбный факт?
– Да ты простак! –
и бьёт меня со всей –
сказал бы «силой», но, увы,
нет силы в мертвеце…
Колеблет волосы травы
на восковом лице
сквозняк. И в плавнях облаков,
засыпанный листвой,
встаёт корабль двойников
на якорь ржавый свой.
***
1
размыкаются кольца странствий
озаряясь родным огнём
– это будет такой катарсис
что невольно утонешь в нём –
прячась в тень, напевает некто
у вольера, где спит герой
а в невидимой части спектра
наблюдающий за игрой
гуманоидных сложных кукол
в мифотворчество зритель впал
ходят сны по цветочным клумбам
пропитавшись пыльцой, и Пан
наконец-то настроил флейту
выпив с Вакхом на брудершафт
дождь берёт голубую лейку
поливает сухой ландшафт
2
размыкаются кольца странствий
гипнотический Лаокоон
помнишь, как ты ревел от страсти
с лёта врезавшись в легион
неприятельский, эту жажду
не унять, но приходит час –
в ту же реку заброшен дважды
в те же двери начнёшь стучать
узурпатор окажет милость
мертвечины швырнёт кусок
ничего здесь не изменилось:
нижний уровень, третий сорт
бочки киников пахнут потом
всё-то стоикам трын-трава...
обступили вольер илоты –
поглазеть на больного льва
НЕ ГАДАЙ ПО РУКЕ
не гадай по руке, ибо линии смоет вода
в черепном коробке – отсыревшие спички стыда
Купидон на посту прижимает к груди АКМ
зубы Кадма растут в челюстях неевклидовых схем
а в Троянском коне завелись боевые кроты
и до самых корней пробирает боязнь темноты
фокусируешь взгляд, да выходит из фокуса свет
силуэты дриад растворяются в чёрной листве
и летишь до утра, простирая стальные персты
то по Лысым горам, то над лентой сухой бересты
быстрым небом разлук, провожаемый лаем собак
гастролёр-демиург с самодельною бомбой в зубах
***
учитель биологии, допустим
в далёком N-ске, 40 лет тому
ещё находит аистов в капусте
и яблони в мичуринском дыму
ему на плечи белый цвет роняют