Нам придётся сейчас значительно больше говорить о политике, чем о поэтике и переводе художественных текстов. И это неудивительно. Уже на пленарном заседании российские чиновники (Михаил Швыдкой, Константин Косачёв) подчёркивали, что переводчики – главные миротворцы, дающие шанс человечеству. А заместитель руководителя Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям Владимир Григорьев шутил, что теперь-то зарубежные граждане тоже узнают, что значит жить под санкциями. (Если он имел в виду скудость кофе-брейков и заключительного фуршета – он был прав). Российские организаторы взялись выступать с позиции слабости: спасибо, что приехали, несмотря на такие непонятные трудные времена, «мы же не выбираем, в какие времена нам жить, переводить»[?]
На самом-то деле из сидящих в зале ждали этих слов немногие. Люди ехали на литературный профессиональный конгресс, но и письмо немецких переводчиц (тоже прибывших, одна из них впоследствии продолжила свои призывы с трибуны), и, ничуть не менее того, поведение российских организаторов и участников с самого начала накалили атмосферу. Чего стоило, например, громкое нарочитое хихиканье некоторых российских участников, когда выступал китайский переводчик Лю Вэньфэй, сказавший сперва о том, что в Китае есть «русский комплекс – ностальгия по России, которая на самом деле ностальгия по русской литературе», а затем заговоривший о процессе демократизации в России. Исполнительный директор Института перевода Евгений Резниченко сказал, что он «со многим в письме согласен», и даже директор Государственного литературного музея Дмитрий Бак, который бегло прошёлся по тем книгам, которые хотел порекомендовать, на одном литераторе запнулся и счёл нужным упомянуть, что «его политическая позиция прямо на его книге не отразилась».
Так или иначе следующий день конгресса (а их, рабочих дней, было всего-то два) начался с того, что приглашённый журналист, редактор журнала «Россия в глобальной политике» Фёдор Лукьянов выступил перед аудиторией переводчиков, рассказывая им о мотивах поведения России в украинском конфликте. Лукьянов старался быть объективным, но и призывы вышедшей затем на трибуну немецкой переводчицы, и реплики с мест от российских участников придавали ситуации отчётливый оттенок фарса. С безусловной поддержкой России выступил один лишь поэт и переводчик Зоран Костич. Ему, сербу, про западную политику ничего не нужно было объяснять.
Теперь всё же не о политике. Мало кто из участников конгресса счёл его крайне полезным с профессиональной точки зрения: девять секций проходят одновременно, и услышать всё, что ты действительно хочешь услышать, – невозможно. В то же время все соглашаются, что конгресс действительно хорош для того, чтобы познакомиться с нужными людьми: многие здесь завязывают знакомства с издателями, литературными агентами, и иногда это переходит в плодотворное сотрудничество.
Встречи с писателями тоже по-настоящему интересовали переводчиков: проблема «кого переводить» имеется, и с помощью таких встреч отчасти решается. Но ведь и встречи также проходили одновременно – настоящего представления о писательском спектре современной России составить было невозможно. Скажем вскользь, что и здесь можно было услышать самые удивительные вещи: например, молодая Алиса Ганиева (она родилась и живёт в Москве, но на протяжении всего выступления подчёркивала свою связь с Дагестаном) заявила, что «за георгиевской ленточкой ничего не стоит». Спрашивается, зачем некоторые российские писатели делают заявления столь же ожидаемые, сколь и легковесные? Возможно, их убедили (и убедили, скорее, наши, чем иностранцы), что таким образом их книги будут охотнее переводить.
Это, в общем, не совсем правда. На секции литературных агентов и издателей участники единодушно говорили не только о том, что западная публика полюбила книги тех фигур, которые считает политическими (Белковского, Ходорковского), но и попросту ожидает лёгкого (но притом неглупого) чтива. А вот с этим в России большие проблемы. Нет в России интересующих западную публику лёгких и вместе с тем интеллектуальных жанровых авторов. И потому пишут «про лагеря» – это всё ещё интересно. Более того: за четверть века мы иной литературы за границей и не продвигали. Ещё интересна классика. В непоследней европейской стране Португалии современная русская литература вовсе не известна. В немаленькой латиноамериканской стране Аргентине она заканчивается на Довлатове. А что нужно для того, чтобы, невзирая на вкусы публики, всё же начать активно переводить современную русскую литературу?