* * *
В каждой поездке Боков был неистощим на выдумки и жаден до людей, до новых знакомств. Летом прилетели на Дни литературы в Тюменской области, выступали в Тобольском кремле перед огромным количеством людей, стоявших на ногах часа четыре! Потом поплыли от Тобольска по Оби в молодые города нефтяников – Нефтеюганск, Сургут. Боков глядел на разлив коричневатой воды до горизонта и озорно восклицал: «Люблю, Обь, твою муть!» Каламбурил постоянно:
Лагунов объявил «Сургут!».
Я ответил ему: «Зер гут!».
Константин Лагунов, возглавлявший Тюменскую писательскую организацию, рассказывал нам, как вся страна, её лучшие геологи, нефтяники, строители осваивали, покоряли эти нефтеносные болота, которые тогда служили всему народу, а сегодня – избранным олигархам. Помню, на одном из выступлений Боков припозднился войти в зал: оказывается, он, заядлый садовод, увидел, как у ДК кто-то продавал яблоки – зелёные, неказистые. Виктор Фёдорович вошёл в зал с большим газетным кульком, шёл по центральному проходу и раздавал женщинам яблоки, приговаривая: «Какие есть – не юг ведь…» Потом мы читали стихи, а к выступлению Бокова в зале появилась немолодая женщина в фиолетовом забрызганном дождевике и с огромным букетом полевых цветов. Она добиралась в городок из дальнего села, чтобы увидеть автора любимых песен. Вот истинная народность поэта – и в поэтике, и в содержании, и в сердцебиении…
* * *
Виктор Боков всегда являл собой пример для нас, более молодых, образец отношения к поэзии, песне, женщине. К жизни! Помню, мы приехали выступать в Ленинград, прибыли ранним утром в гостиницу, а там – вечная пересменка. Час сидим в вестибюле, второй. Татьяна Реброва нервно закурила и вскричала: «Сколько можно тут сидеть!» На что Боков вкрадчиво сказал: «Танюша, всё равно здесь сидеть лучше, чем в тюрьме». И заливисто засмеялся, будто не прошёл тюрьму и Сиблаг. И сразу усталость и напряжённость – как рукой.
Мы все, его ученики, младшие друзья, учились у него этому вечному восторгу и вкусу жизни, выстраданному оптимизму и святому отношению к поэзии, разлитой в самом воздухе Русской равнины.
Меня признали – Пастернак и Пришвин,
Андрей Платонов, а ещё – народ.
Под веткой наклонённой старой вишни
Ко мне стучится слава у ворот.
* * *
Мне посчастливилось очень много выступать вместе с Виктором Боковым – от красных уголков на ферме в Ивановской области или завода шарикоподшипников в Вологде до Малой арены Лужников и парадного Зала им. Чайковского, ездить с ним по стране, делить ночлег в двухместных номерах. В Ленинграде он даже написал стихи, посвящённые мне, спящему, где была строчка: «И, согрешив, поэт как ангел спит»… Однажды сидим в Вологде в номере обкомовской гостиницы, за окном трескучий мороз, идти никуда не хочется. Перебрасываемся лениво фразами. Скучно. И вдруг Боков вспоминает: «Я ведь из этого города однажды письмо от школьника получил. Он пишет: «Я хочу, как и Вы – заниматься фолькормом». Хорошее слово придумал!– фолькорм...»
У Виктора Бокова очень много стихов о зиме, о ярких и звонких праздниках в белом безмолвье, в книге избранных произведений целый раздел есть – «Снега России». Когда работал ещё в «Литературной России», звоню ему, бывало: «Есть, Виктор Фёдорович, что-нибудь тепло-снежное, новогоднее?» «Диктую, только на днях написал». Просто и не знаешь, что процитировать... Эти заметки-воспоминания мне хотелось бы закончить глубочайшими лирическими стихами, посвящёнными Алевтине Ивановне – музе и первому читателю Бокова: