гнев и боль.
Рухнули твои пирамиды? –
Бог с тобой.
Не лукавь,
не предчувствовал ты исхода,
не винись ни в чём,
торжество отторженья –
людская природа.
Полумесяц и крест над плечом.
Всё, что ты создать возмечтал, –
неправда.
Блуден разум твой.
До сих пор в крови течёт Непрядва,
Бог с тобой!
Вся твоя надежда – сроднить народы,
вот и получай результат:
пересохли реки,
северные воды вспять не хотят.
Вся твоя услада – дыра в озоне.
Не юродствуй: не повезло! –
на луга,
где бродят женщины и кони,
исторгается звёздное зло,
люди языка своего не находят,
бурлит
Эпоха исхода:
народы уходят –
чтоб не встречаться вновь.
Не лукавь,
ты не знал, что ринутся всадники
на спящие города,
что споткнутся души,
ослепнут странники,
изгнанные в никуда.
Не лукавь,
ты знал: не придёт Мессия
под привычный кров.
Что страшнее, когда отвернулась Россия
от своих сынов!
Кого же нам винить, принявшего муки
за всех?
Крикну: я родился в азийском круге! –
безразлично шумит орех.
Вдоволь не сумели с огнём наиграться,
натешиться не смогли –
снова наступает пора миграций.
А завтра –
с земли?..
Души наши, покинув тела, воспаряют
до облаков?
Не лукавь:
да как они только взлетают –
на каждой столько грехов!
Ты, свой чуждый край называвший
милым,
ты, возлюбивший чуждый язык,
понял или нет, что тебе по силам
расставанья миг?
Всё здесь ждёт в недобром своём веселье –
час и год,
небо, обвивающее ущелья, –
когда же начнётся исход.
Не сыскать тебе тропы к водопою –
не видать ни зги.
Не лукавь хоть однажды с самим собою,
хоть однажды не лги.
Не лукавь –
сама судьба ответит,
компас вырвет из рук.
И ухода твоего не заметит
азийский круг.
ПРЖЕВАЛЬСКИЙ
Солёная чаша полна тенгрианскою синью:
приляг на попону над каменно-злобным карнизом –
с высот Арашана стекает пропахший полынью
немолкнущий ветер, учебник зовёт его – бризом.
Тяжёлые птицы неведомой хищной породы
на стенах мазара торчат, как столетья покоя.
И жирные песни творят под шатрами рапсоды,
и старая нота пронзает истёртой тоскою.
Тяжёлое небо прогнулось над горной долиной –
вот, кажется, звёзды, как мелочь для нищего, бросит:
пока собирались мы к веку явиться с повинной,
кочёвка пришла – и настала пустынная осень.
Усталые кони остатки травы подбирают.
С котомкой кашгарский шиит – будто оптинский инок.
В потёмках безмолвно на мир незнакомый взирают,
встречаясь, глаза казаков и замужних бугинок.
Мы мир свой забыли и стали бесплотною тенью,
не помнят и нас, поклоняются богу иному:
дорога к ущелью длиннее, чем век поколенья,
спешили домой – а прибились к подворью чужому.
Что было в начале пути – ни к кому не вернётся,
с озёрного дна ухмыльнётся дворец Тамерлана,
оступится конь на тропе, и казак встрепенётся,
и серп в небесах обернётся судьбой без обмана.
В тифозном бреду разве вспомнить, зачем начинали
дорогу в полмира – чтоб путь оборвался в полсвета.
И мнится: пичуга, тоскуя на чёрной чинаре,
по-русски поёт, генерал!..
Впрочем, глупость всё это.
ЭВРИДИКА
[?]чёрная в ёлках молчит безымянная речка
на берегу расстаются два человечка
…оторвались только рация пострадала
деве на береге стикса ждать партизана
боли мелодия нежная льнёт к изголовью
куст бузины восхищённо питается кровью
руки бесплотные тянет из тьмы эвридика
просит разведчик её человек-невидимка
уйду без оглядки вернусь такая примета
…музыка талая льдинка хрустального цвета
сердце совсем обмирает под шёпот орфея
всё повторяет от взгляда листвы цепенея
трепетный дактилохореический ступор
на ухо ей он не громче сердечного стука
плащ-палаткой укройся сон позови подремли-ка
шею твою легка обовьёт повилика
и всё будет о"k только жди меня ладно
жди обещаю приду спущусь я в твой ад но
вместе спасёмся нам будут за далями дали
гендель и бах и куранты мы не опоздали
красная площадь и ты рядом с Ним на трибуне