Теперь об апелляциях. Каждый год это очень морально тяжёлая процедура. Перед тобой работа ребёнка, проверенная двумя или тремя коллегами. И надо решить, насколько они были объективны в оценке. При этом перед тобой сидит ребёнок, с конкретной судьбой, эмоциями, запросами и слезами. И эксперт испытывает огромное давление с разных сторон: с одной стороны, всегда хочется помочь ребёнку и найти, за что поднять, с другой стороны, всегда пытаешься найти объяснения баллам, потому что задаёшься вопросом: вдруг это ты чего-то не видишь и не понимаешь, что увидели и поняли твои коллеги. При этом есть дети и родители, которые откровенно пытаются давить на эксперта, заставить его поднять балл любой ценой. Но всё-таки у ребёнка всегда был шанс попробовать что-то доказать эксперту. Что же произошло в этом году?
Апелляцию в Москве решили сделать заочной, то есть заранее (в воскресенье) экспертам выдали по 48–64 работы на день (!), и два эксперта сообща должны были проверить эти работы, решить, кому поднимают баллы, кому нет, и заранее заполнить ведомости: удовлетворить апелляцию или отклонить. Сделали это вроде ради объективности: чтобы не срабатывал фактор «жалко ребёночка», чтобы на экспертов не «давили» родители и чтобы апелляция не затягивалась до ночи, как было в предыдущие годы. Но получилось, к сожалению, обратное. Проверка такого количества работ затянулась до 11 часов вечера и продолжилась у некоторых рано утром до апелляции. Кто-то начинал проверять быстрее и менее внимательно, так как дома остались одни маленькие дети. К тому же оказался упущенным главный фактор: ученик! Его возможность объяснить, что он хотел сказать! Интересно, что на апелляции сразу видно, кто действительно глубоко знает материал, а кого «натаскал» учитель или репетитор на то, что говорить комиссии. Впоследствии экспертов обвинили в том, что им не разрешают поднимать баллы. Но это неправда! Экспертов призывают к объективности, и все повышения или неповышения остаются на совести каждого конкретного эксперта. Нас упрекали, что больше трёх баллов мы не поднимали, но и это неправда. В работе комиссии были примеры, когда выпускникам поднимали на четыре и пять баллов. Упрекали, что эксперты, даже видя на апелляции, что не правы, не поднимали балл, так как ведомости были уже заполнены. Но лично у меня было два случая, когда на самой апелляции после убедительного доказательства ученика и очередного пересмотра работы я подняла баллы и исправила ведомости с разрешения председателя конфликтной комиссии. В прессе и соцсетях я слышала лишь огульные обвинения – «все эксперты не поднимали баллы», «круговая порука» и т.д. Больнее всего то, что, возможно, кто-то так себя и вёл: всегда есть человеческий фактор, но это именно частные случаи.
Хотелось бы поделиться ещё вот какими наблюдениями. В интервью, которое дал «Ленте.ру» С.В. Волков, претензии к экспертам ЕГЭ были сформулированы так: «А ещё есть ощущение, что ребята с сопоставимым уровнем подготовки из регионов получили более высокие оценки» [чем москвичи]. При такой постановке проблемы получается, что важна не объективность, не честная проверка, а процент, который должна получить Москва. И вот здесь я должна констатировать достаточно неутешительную для москвичей картину. Я часто сталкиваюсь с тем, что у ребят, которые переезжают в Москву из регионов, крепче знания, большая работоспособность, но постепенно они поддаются влиянию столичной жизни, и энтузиазм к обучению у них нередко падает. Но приезжают они с отличными знаниями, и на ЕГЭ регионы могут эти знания демонстрировать. Во вторую волну ЕГЭ мне посчастливилось проверять работы ребят из Севастополя. Эти севастопольские работы были, может, не самые сильные, но их отличала от московских искренность и «незаштампованность», хотя писали они, ориентируясь на те же самые критерии ЕГЭ. Это ещё раз подчёркивает, что беда не в заданиях ЕГЭ, не в критериях, которые якобы мешают творчеству, а в заинтересованности учеников и учителей учиться и учить.