Неуютную злую звезду.
На огне почернел котелок:
Как ты жил это время, милок?
Что ты думал, пока говорил,
Когда кашу голодным варил?
Я не думал. Вода высока.
Холодны в той воде облака.
Теги: Василий Костромин
Исчерпано дыхание
Медсестра
И оно превращается в золото,
если "чёрная касса" пуста.
Кислородная маска проколота,
а на старте считают до ста.
Метеоры в свободном горении -
космонавты на крыльях погон,
мы любви добиваемся трением
и проходим сквозь этот огонь.
Наши волосы пачкает сепия –
хоть с последнего фото слезай.
В аквапарке медуз милосердия
ты – моя Марсельеза, в слезах.
Разбери злой будильник на винтики,
в телефоне звонок отключи.
Под наркозом зимы и политики
ты – моя электричка в ночи.
А пока эти звуки заветные
закатает эпоха в цемент,
не греми, в головах инструментами –
испугается твой пациент.
После прочтения сжечь
Исчерпано дыхание – клюв в клюв,
теперь, на виражах теряя перья,
щебечешь, по ошибке заглянув:
простите, я ушиблась этой дверью.
А то остришь, так пальцы режет нить,
и невдомёк – откуда эта злоба.
Тебе я постараюсь уступить,
но мы тогда не правы будем оба.
Хоть облака, как слизни на стекле,
расслаблены над нами и пологи,
давно в пернатой жизни не секрет,
как ближнего обуть и – сделать ноги.
С улыбкой заиграешься в Гюго,
пока на серпантине в Карло-Монте
водитель не пристёгнут, а его
автомобиль нуждается в Вермонте.
В эпоху электронных сигарет
надеемся, по-разному невинны,
любить зубную пасту «фторчермет»
и отбивную в форме Украины.
Вопилка
Оглохший, подкрадёшься к ноутбуку:
на крыше под дождём который день
танцуют греки пьяные сепуку,
а может быть, сиртаки – та же хрень.
Прикинешь, как отделаться от штрафа:
повестка в суп, узнаёшь, кто ест кто[?]
А за окном подъёмная жирафа
довязывает блочное пальто.
Опять «Билайн» попасть не может в соты –
такой туман сгустился впереди.
Гудят, чтоб не столкнуться, пароходы –
и ты пустой бутылкой погуди.
Накурено, висит в кольце атолла
топор, как верный признак, что грядёт
пора, когда неправильные пчёлы
отнимут у людей последний мёд.
Намаз на хлеб
Мама, что там у нас на Тибет?
Возникает, дежурный как «здрасьте»,
вымыть руки бесплатный совет,
а в тарелке дымится борщастье.
Всё, что пахло укропом с утра
и ботвой помидорной немножко,
ждёт летальный исход – кожура,
угодившая в штопор с картошки.
Рибле-крабле, опять – ни рубля:
настоящее тянет резину.
Заготовим корма корабля
и укатимся с палубы в зиму.
Окончательно сядем на мель,
открывая невольничий рынок:
Наступает за мартом форель
и сосульки летающих рыбок.
А пока, в непролазной ночи,
не болит и живётся как проще.
Муэдзин с минарета кричит,
словно пробует бриться наощупь.
В итоге
В глазах стрекозы воздух теребят,
прессует солнце корку апельсина.
Нечистой силе верится в тебя –
поэтому где только не носило,
чтоб выяснилось в юности тупой –
любой порядок гладит против шерсти.
Любимая, не бойся, я с тобой,
хотя мы никогда не будем вместе.
За душу, не ушедшую в печать,
обложит матом облачность литая.
Пришла пора цыплят пересчитать –
но осень так упорно не считает,
проводит жёлтым ногтем по уму
и высадит у мусорного Баха.
По-русски новый дворник ни му-му,
одна печаль – кастрюля и собака.
Мы, словно ртуть, гуляем по кривой –
кому сказать, мол, градусник стряхни нам?
Травиться будем осенью – листвой,
что с веток осыпается стрихнином.
Над головою птица ореол
за воротник закладывает галсы.
А я архива так и не завёл –
пытался, только ключик потерялся.
Звёздная болезнь
Щёки высохшей краской заляпаны –
впору дать стрекача с кинопроб.
Галстук Бродского, шляпа Шаляпина,
нафталин – вот и весь гардероб.
Ищем в кадре пропавшие вещи мы,
режиссёр – в хрустале, иже с ним.
Ослепительных молний затрещины
объезжаем путём тормозным.