У нас однажды такое уже было – точно так же забрали машину. Марине понадобился ровно час, чтобы уплатить штраф и забрать её. Думалось, что сейчас будет точно так же.
Прошёл час – жены нет. Прошло два часа – жены также нет. И вестей от неё никаких нет – безтелефонная же! Прошло четыре часа – та же самая картина. Все звонки в проезд Дубовой рощи ничего не дали – там она не появлялась. Холод мёртво застрял в груди. Навсегда, кажется, застрял… Что случилось, куда пропал человек? К поискам подключился мой старый товарищ, полковник внутренней службы, главный редактор одного из журналов МВД Генарий Попов.
Уже ночью мы появились в проезде Дубовой рощи, 7а. У железных ворот толпился народ, не менее пятидесяти человек – самые несчастные на свете люди, которые в этот день потеряли своих «железных друзей». И в самой голове очереди, почти около двери, врезанной в забор, находилась моя жена. Живая. Замёрзшая. Провела она в очереди уже пять с лишним часов. Всё время на ногах. Если уж создали службу «автомобильного отстоя», приносящего Департаменту транспорта и развития дорожно-транспортной инфраструктуры Москвы немалые, как я разумею, деньги, то хотя бы побеспокоились о людях, которые платят эти деньги в кассу.
Люди стоят по пять-шесть-семь часов на ногах, на ветру, на солнце и дожде, стоят днём, ночью, утром, волнуются, из очереди не уходят, боясь её потерять, некоторым делается плохо. Нет кулера. Нет туалета. Если иного хворого старика прижмёт боль или начнёт лопаться мочевой пузырь, – некуда сходить, кроме улицы и видных со всех сторон углов.
Отношение здесь к людям, как к осуждённым в зоне.
Впрочем, судя по интонации, с которой говорил с нами один из сотрудников этой конторы-новодела, ночная толпа за железными воротами и есть осуждённые. Только справедлив ли суд?
Когда я увидел живую (точнее, полуживую) жену, обрадовался страшно. Оформляли штрафы за насильно угнанные автомобили два человека, так называемые инспектора, Тумасян и Кокорев. Тот, который был постарше, в основном молчал, а вот молодой недовольно ворчал в адрес клиентов:
– Отнимают время, качают права, хотят что-то доказать, с деньгами расставаться не желают… – В своей исключительной правоте он был убеждён всецело, как, наверное, и в своей исключительности. Мы поинтересовались протоколом Госавтоинспекции, который обычно составляют, когда увозят автомобиль. Такого протокола не было. Как не было и других бумаг, положенных, думаю, в таких случаях. Решение о принудительной эвакуации принимает один человек, транспортировкой занимается другой, а протоколы и штрафы выписывает третий. Отыскать бедную истину невозможно. Если что-то не состыковывается, Иван кивает на невидимого Петра – это он, дескать, принимал решение, – а невидимый Пётр на ещё более невидимого Фёдора.
Тумасяну наконец надоело беседовать с нами и он заявил безапелляционным тоном:
– Все остальные вопросы – к пресс-службе МАДИ.
МАДИ – это родная матушка автоотстойников, Московская административная дорожная инспекция. Этакий беспогонный аналог ГАИ, только аналог более безграмотный, более нахрапистый и с аппетитом куда большим, чем у ГАИ, создан, как я понял, только в этом году. Но нагородить за несколько месяцев беспогонники сумели, как считает автомобильный люд, много больше, чем ГАИ за последние тридцать лет.
– Телефон пресс-службы узнать можно? – спросил я у Тумасяна.
– На стене!
В бумагах, показательно прикреплённых к стенке здешней конторки, такая служба не значилась. Были телефоны других подразделений МАДИ, были даже телефон правительства Москвы и адрес администрации президента, но только не тех, с кем можно обсудить то, чего не знает Тумасян.
– Как же найти пресс-службу?
– Позвоните дежурному офицеру, – отчеканил Тумасян.
Вот так – офицеру. Может, у МАДИ и артиллерия своя найдётся, 76-миллиметровки на резиновом ходу, чтобы стрелять по ускользающим от рук «офицеров» автомобилям?
Все телефоны, указанные в настенных бумагах, были мобильные, ни один из них, сколько ни звонили, не ответил. Так что узнать, есть ли пресс-служба в МАДИ или это выдумка Тумасяна и что за «офицер» принял решение об эвакуации машины с Садовой Кудринской, узнать не удалось.
– Если вы с чем-то не согласны – можете подавать в суд, – заявил на прощание Тумасян.
Он был психологом – вряд ли кто из тех, кто топчется сейчас на ночном ветре в проезде Дубовой рощи, думает об иске – даже если стопроцентно прав. Подать в суд – значит, вновь пережить психологически тот ужас, который уже пережит. Нет, скорее бы забрать свою машину и – домой, домой, домой!