* * *
Я – жидовская морда,
я – советский еврей,
заявляю вам твёрдо
пред Отчизною всей,
я родился в имперском
городочке Петра,
где калёным напёрстком
душу выжгла беда,
на Неве и на Каме,
на Днепре и на Пре
я махал кулаками,
я рыдал во дворе,
у опушек и просек
я вам душу открыл,
поматросил и бросил,
отошёл, закурил.
В октябре и в апреле,
Вдалеке и вблизи,
Взор открыт на пределе
Милосердной земли.
Сяду в поезд почтовый
в Риге, Минске, Баку,
и удачу подковой
разогну на бегу.
Чай несёт проводница,
сонно стонет сосед…
С кем ещё породниться
мне на старости лет.
Через чахлый осинник,
ничего не тая,
набегает Россия –
всё, что есть у меня.
СТАЯ
Толпа всегда терзает гения –
во временах и в волчьей стае,
и ожидает лишь мгновения,
подшёрстком злобы обрастая.
Любые поощряет странности,
все разновидности бутылок,
но не прощает всею стадностью,
что он не строится в затылок.
Влачит его к столбу позорному,
ловя на всякой неудаче,
но ведь он мерзок-то по-своему,
и некрасив порой иначе.
Затаиваясь за завалами,
принюхиваясь к обстановке,
со всеми старыми и малыми,
чуть что – погладит по головке.
И той же лапой волосатою
его придушит и завоет,
и перед тем, как ставить статую,
в своей тайге его зароет.
Что делать? Так тебе предписано,
и ты понять не можешь, стая,
жива ты нюхом, он же – истиной,
раз навсегда тебя прощая.
Теги: Евгений Рейн
Одомашненные
Литературная матрица: Внеклассное чтение / Сост. В. Левенталь, П. Крусанов. - СПб.: Лимбус Пресс, 2014. – 576 с. – 1000 экз.
Одомашнивать писателей-классиков, брать их под руку, делать предположения личного характера, которые они уже не могут подтвердить или опровергнуть, – давно стало делом привычным. Не всегда одомашнивание предполагает оскопление – чаще это просто навязывание бантиков и надевание поводков. Особенно этим любят заниматься писатели. Потому что они ведь тоже – писатели. Они чувствуют духовную связь, а кто поотважнее – и преемственность.
На этом, пожалуй, покончим с иронией и перейдём непосредственно к очередной части "Литературной матрицы", то есть «Учебника, написанного писателями», которую представило вниманию публики издательство «Лимбус Пресс». Это представитель жанра «одомашнивания» – яркий, но далеко не худший. Тем не менее первые две главы «Литматрицы» – из лучших в книге именно по той причине, что их авторы не предпринимали попыток пройтись под ручку с Иваном Грозным и неведомым создателем «Слова о полку Игореве». А потому – немного личного отношения, но больше фактов. Евгений Водолазкин подкрепляет текстоведческими рассуждениями подлинность «Слова»; Владимир Шаров анализирует логику переписки Грозного с Курбским, по временам всматриваясь в смятенную душу царя любопытным взглядом исследователя, но всё без фамильярности и излишних отступлений от истории.
Думается, многие из авторов «Литматрицы» хотя и читали (или почитывали) книги, но почти ничего не знали о «своих» писателях, пока не взялись сочинять главу для «Учебника». Это ученичество не слишком впечатляет. Приятным контрастом выступают отдельные статьи – например, то, что написал о Василии Розанове Сергей Носов. Он как-то сумел избежать и пересказа биографии, и вольных рассуждений на тему «почему я люблю писателя N», и даже выводов о правильном и неправильном Розанове. И хотя его текст – несомненная попытка одомашнивания (Носов представляет Розанова «первым блогером»), но попытка, одёргивающая сама себя. Всё-таки – хоть и похож, но намного больше, глубже, вдумчивее, чем блогер; «социальные сети – профанация Розанова». Предназначая свою статью тем, кто с мировоззрением Розанова не знаком, Носов, кажется, не берёт на себя слишком много: для него важны две задачи – привлечь внимание и не упростить. Иными словами, привлечь к сложному. Достойная задача, и она выполнена.
Но есть, увы, и тексты расхолаживающие. Не запоминается мимолётная статья Андрея Битова о Ломоносове – написано гладко[?] но о чём? Вроде бы точно, мелькала мысль во время чтения, но закрыта книга – закрыт и Ломоносов. А ведь Михаил Васильевич, право, заслужил некоторое почтительное к себе внимание и попытку распознания; если «Розанов – глыба», то и Ломоносов – никак не мелкий камушек. А вот прокатил его Битов – и не заметили.