Не хочу называть по именам некоторых, порой отнюдь не бесталанных, литераторов, которые со временем, то ли почуяв конъюнктуру, то ли, как они сами уверяют, «эволюционировав», стали опровергать сами себя. Один из них, певец стахановского движения, начал поливать грязью его зачинателя, второй переменил отношение к Павлику Морозову с восторженного плюса на убийственный минус, третий «разжаловал» Красную армию из освободительницы Европы в орду насильников и оккупантов и т.д. Иван Фотиевич Стаднюк сохранил верность своим идеалам (доводилось мне спорить с такими «эволюционистами», что ставили её в упрёк маститому писателю; забавно, что они же с умилением повторяли старую речовку: «Всё изменяется под нашим зодиаком, но Пастернак остался Пастернаком»).
Ценность книг Ивана Стаднюка, по моему глубокому убеждению, с течением времени будет возрастать. Потому что, без сомнения, продолжится наращивание лжи о нашем прошлом, о нашей истории (прежде всего её советского периода) и особенно – о Великой Отечественной войне. О том, какими людьми мы были тогда, и даже о том, что тогда происходило. Это хорошо понимал Иван Стаднюк, потому и торопился, пусть сжато, написать о самом главном. Он умер в 1994-м, а ещё за четверть века до того вышла в США справочная книга по истории некоего мистера Фодора (мне пришлось тогда писать на неё рецензию); в разделе, касающемся нашей страны, соседствовали две даты: «1937 год – репрессии в СССР» и «1945-й – советские войска занимают Восточную Европу вплоть до Вены». Между этими «справками» не было ничего – ни обороны Москвы, ни Сталинграда, ни Курска, ни даже 22 июня 1941 года… Что ж, надо признать, что фодоры отвоевали некоторую часть нашей читательской аудитории – мне уже приходилось встречать среди старшеклассников оболтусов, не знающих даты начала Великой Отечественной войны.
Ликвидируем ли мы этот вражеский плацдарм и пойдём ли в дальнейшее наступление, зависит только от нас. А оружия для этого у нас много – в том числе и книги Ивана Стаднюка.
Теги: Иван Стаднюк
Неизбывна тяга к чуду
Валентин Распутин и Владимир Личутин
Фото: Фёдор ЕВГЕНЬЕВ
Самовитое, сохранившее гул веков слово Владимира Личутина, книги которого пришли к широкому читателю ещё во второй половине прошлого столетия, поражает многоцветной сложностью. Особенно в таких монументальных романах, как "Раскол", - о грозном и величественном XVII веке. Необычный язык насыщен и архаизмами, и поморской лексикой, смысл которых нынешним читателем лишь угадывается или добывается через словари. Сложна для восприятия и личутинская картина мира. Произведения этого писателя – и о прошлом, и о современности – наполнены изображением не только радостей, земных и духовных, но и мученичества, тайных и явных страданий нашего народа[?]
Так почему же я на протяжении десятилетий читаю и перечитываю эти тексты, беря на себя труд вникнуть в их потаённые смыслы? Верно, потому, что здесь перед нами развёртывается история души русского народа – в её взлётах и падениях, нормах и аномалиях, ординарности и непохожести ни на какую другую душу иной нации. Сам Личутин, взявший на себя колоссальный труд – вести своеобычную летопись нашей «души неизъяснимой» в её исторической ретроперспективе, – в своём творчестве исполнен изломов и противоречий. Любовь и ненависть, нежность и жестокость, сила и слабость сплавлены в единую лаву – как и в нашей непростой жизни. Как художник он и реалист, «отражающий» (говоря литературоведческим языком) историческую действительность, и неомодернист, осмысливающий её резко субъективно, не считаясь с общепризнанными мнениями и нормами.
При всём том Личутин – писатель со средневековым мироощущением. С кропотливостью и долготерпением старинного мастера выстраивает он своё столпотворение. Пространство его мира по-средневековому вертикально: человек в нём постоянно чувствует связь с Богом. Прорезая исторические сумерки мгновенными вспышками, вздымаются в этом мире к небесам огненные столбы, уносящие в заоблачное бытие души страстотерпцев – неистовых ревнителей за веру русскую. Таково художественное пространство исторических романов «Раскол» и «Скитальцы», проглядывающее сквозь накипь времени и в повестях и романах о ХХ–ХХI вв., герои которых, несмотря на вериги безотрадных будней, духовно тянутся к далёким и будто бы уже навсегда утраченным небу, вере, спасению...