– Чем стали для вас события на Украине?
– Разломом на карте и разломом в душе. У Украины был шанс стать двуединым русско-украинским государством, и даже после первого майдана я не видел ничего плохого в том, чтобы у русских была ещё одна страна, чтобы эти страны между собой конкурировали: где русскому будет дышать вольнее. Вместо этого Украина пожелала стать реактором, перерабатывающим русских в украинцев. Спокойно смотреть на работу этого зловещего реактора нельзя.
Шокировало меня и поведение части нашей «интеллектуальной элиты», которая в ходе этих событий следовала неумолимому и безошибочному инстинкту несочувствия русским. Люди, которые закрыли глаза на одесскую трагедию, на все жертвы донбасской войны и выбрали себе для сострадания одну лишь палачиху Савченко, – это существа с каким-то другим химизмом мозга, и я пока не понимаю, каким образом у нас с ними возможны общее дело, общая литература, общая страна.
– А возврат Крыма?
– Наверное, многим кажется, что «габреляновский писака» должен был во всю глотку орать «крымнаш». А я вначале был против присоединения Крыма. Мне казалось, что иметь под боком даже не дружественную, а просто нейтральную Украину важнее, чем съесть крымского чижика. Но вышло иначе, и в момент, когда «вежливые люди» спустили украинский флаг на здании крымского парламента, стало понятно, что все 60 лет украинской власти в Крыму растаяли, как будто их и не было. Крым намертво прирос к России, и люди, которые теперь требуют его вернуть киевской власти, просто не в ладах с реальностью.
– Вы теперь публикуете мало стихов. Да и не издаёте ничего. Не пишется?
– Я никогда не писал много. Случалось так, что молчал годами. Сейчас жизнь наша сильно взмучена, а для моих стихотворящих клеток это не полезно. Но всё же недавно читал вслух целых 15 минут и обошёлся только теми стихами, которые были написаны в мой «известинский» период. А мог бы и полчаса их читать.
Что же до публикаций, то тут я лежачий камень, никогда не ходил по редакциям с тортиками, не рассылал рукописей. Просят подборку – даю подборку. Издавать новую книжку не вижу смысла. Ради тщеславия можно издать одну. Я выпустил три, и не за свой счёт. Можно ли сказать, что они прочитаны? Мне кажется, нет.
Конечно, непрочитанных авторов и без меня много. Не прочитан мой абсолютно любимый Михаил Квадратов. Не прочитан пронзительный Сергей Шестаков. Не прочитан Константин Рупасов. И Дмитрий Мельников не получил должного признания.
Но за свои книжки я отвечаю сам, и если говорить о гипотетической четвёртой книжке, то я боюсь её выпускать в пустоту. Выход книги должен быть подготовлен. Её должны ждать. Не ждёте? Ну и ладно, будем беречь леса.
– Но вот одно из последних ваших стихотворений, в котором вы относите к молодым поэтам Моторолу, Безлера и Мозгового, буквально взорвало интернет. Больше всех негодовали молодые и «актуальные» поэты. Оскорбились...
– Взрывать интернет мне случалось, но не по этому поводу; если и были обсуждения, то они прошли мимо меня.
Да, было у меня такое полемическое стихотворение. Вряд ли разумный человек поймёт его буквально, хотя легендарный луганский командир Алексей Мозговой, например, и в самом деле пишет стихи. Но я прежде всего намекал на то, что поэзии сейчас приходится конкурировать с несколькими мощными каналами информации, в том числе и со сводками новостей. В этой конкуренции поэзия чаще всего проигрывает, и стихотворцы замыкаются в своей тусовке, устанавливают в свои мозги информационные фильтры и начинают под микроскопом разглядывать «молодых поэтов», зачастую вялых и невыразительных, не замечая слона истории, топчущего их хилые посевы.
– А что происходит с литературой в таком случае? «Поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан». Но сейчас в этой среде и поэтами назначаются, и гражданами быть не хотят. Чего ж обижаться на то, что кто-то считает Моторолу человеком, более причастным к русской словесности и вообще более достойной личностью?
– Мне бы не хотелось вещать о «роли литературы», об «ответственности писателя». Я – частное лицо, время от времени пишущее стихи. Рядом со мной – множество других таких же частных лиц, и они в самом деле иногда собираются в группы, назначают друг друга поэтами и даже самовольно учреждают премии. Эта литературная бесхозность и безначальность, как административная, так и эстетическая, наверное, даёт невиданную свободу для творчества, хотя и без гарантии результата. Никто не может сказать наверняка, какими должны быть стихи сегодня и что именно мы будем называть стихами завтра. Стихотворец напоминает старателя, который застолбил свой участок, но не знает, найдёт ли он там золото.