Вообразите Лермонтова, докладывающего своему директору о ходе работы над поэмой "Демон". Представьте себе Есенина, сдающего авансовый отчёт по проекту «Москва кабацкая». Директор при поэте – нонсенс, нас же учили, что поэт – «беззаконная комета» и менеджменту не подвластен.
Хотя постойте – создал же в своё время Николай Гумилёв «Цех поэтов», а стало быть, чувствовал себя как минимум начальником цеха. Отсюда и до директора было недалеко.
Вспоминается и Владимир Маяковский: «Я себя советским чувствую заводом, вырабатывающим счастье». Заводу, само собой, нужен директор, и можно сказать, что в каком-то смысле у Маяковского с Лилей Брик был служебный роман.
Примером современного поэтического завода могла бы служить программа «Гражданин поэт» (Быков–Ефремов), в которой директорствовал настоящий, серьёзный менеджер Андрей Васильев – ну так там и предприятие было посолиднее иных заводов, пароходов или газет.
В основном же литература устроена нынче по иному принципу: множество мелких лавочек, в которых день-деньской тачают, ткут, лепят, стучат молоточками разнообразные кустари. Спускаемся по кривому Силлаботоническому переулку, направо – Верлибров тупик, невдалеке две тесные площади – Малая Проза и Большая Проза.
Приветствуется чёткая специализация. Вот здесь пишут об инопланетянах, а напротив – о лесбийской любви. Вот тут сочиняют стихи про серые девятиэтажки, а если вам нужно про пятиэтажки – второй поворот налево, и вы на месте.
Нередки тут семейные предприятия: муж поэт, жена прозаик. Или – жена поэт, муж критик. Порой смотришь – вроде бы жена у мужа директор, а иной раз кажется, что наоборот. Хотя в целом кустарю директор без надобности, кормить директора не на что.
А впрочем, некоторым поэтам директор бы и в самом деле не помешал. Например, если бы у Вероники Долиной, популярной поющей поэтессы, был хороший директор, то он бы не дал ей прославиться столь печально, как она это сделала в дни празднования 70-летия Победы над фашизмом.
Напомню, что Долина тогда взъелась на акцию «Бессмертный полк», обозвав её постановкой, а её участников – теми, кто «вытащил наружу все свои семейные грязные наследственные портянки».
Когда у людей, называющих себя либералами, спрашивают, почему они так ненавидят русский народ, те обычно отвечают, что вовсе не народ они ненавидят, а своих политических противников, мракобесов, погромщиков и вообще всяких невежественных людей.
Но в случае с «Бессмертным полком» такие отмазки не срабатывают. Видно же было, что люди вышли на улицу не в поддержку власти, не ради политических целей и тем более не потому, что они собирались кого-то громить, а просто потому, что они русские, что они ощущают связь своей личной истории с историей своей страны. Не почувствовать этого и выступить в привычном духе салонного социального расизма – непростительная глухота для русского литератора, тем более для поэта.
Не правда ли, парадоксальное явление: поэт, ненавидящий народ, на языке которого он пишет?
Был бы у поэта директор, он бы своим директорским умом сообразил, что это – маркетинговое самоубийство. Но директора нет, как нет и царя в голове.
И ладно бы, если бы речь шла о персонаже экзотическом, творце «искусства не для всех», который по внутренней сути своей в публике не нуждается. Но более чем странно, когда в брезгливо-элитарную позу встают авторы, ориентированные на массовую аудиторию, – как в песне поётся, «не великие таланты, но понятны и просты». То Борис Акунин, то Андрей Макаревич и вот теперь Долина.
Я понимаю, что Вероника Аркадьевна не идеолог, не мыслитель, что её демарш – всего лишь чуткий отклик на колебания той среды, которую она считает своей. А среда эта змеиная, и тон в ней, похоже, задают пользователи наследственных советских кормушек, давно уже по любому удобному поводу шипящие на окружающее «быдло». Они придумали, что их – 14% населения, хотя я бы оценил их число скорее в 0,14%. Но ведь основа аудитории Долиной – это же далеко не только и не столько «мальчики и девочки из хороших семей», выросшие в районе Малой Бронной или Аэропорта.
Я же бывал в юности на слётах КСП, помню эти упрямые вереницы людей, топающих от подмосковной платформы куда-то в лес. Помню усыпанные палатками холмы. И молодую Долину слушал живьём, она мне нравилась своей женской дерзостью, выделялась на общем фоне. Это было массовое искусство, а не кухонные посиделки надутых снобов.
Уверен, что на шествии «Бессмертного полка» были и эти люди – или, может быть, их дети, зачинавшиеся там же, во влажных палатках, под незабвенный хит «Когда б мы жили без затей, я нарожала бы детей». Не обидно ли им было выслушивать вздорную грязь от уважаемого автора? Не сочли ли они это предательством?