Западня
Западня была старушкой
И возила всех подряд.
С ней делилось вкусной сушкой
Много взрослых и ребят.
Но пришла пора такая –
Западня дрожмя дрожит.
Конюх – женщина простая –
Ночь в каптёрке пролежит.
Западня хрипит и бьётся,
Но ушли с конюшни все.
Утром глянули – не бьётся
Сердце. Кожа как в росе.
На лугах, полях безбрежных
Беззаботна и легка
Западня под солнцем нежным
Будет греть свои бока.
Я не знаю: допускают
В лошадиный рай людей?
Вряд ли, боги, верно, знают,
Что за рай для лошадей –
Без людей и без работы,
Где луга и солнце есть,
И чтоб не было заботы,
И чтоб было что поесть.
Хлыст, седло, уздечка, повод
Ненавистны и страшны,
Как сквозняк, кусачий овод
И потёртости спины.
Только вдруг знакомый шорох
Вдруг окликнет Западню.
Это я – морковок ворох
Ей во сне своём даю.
Потреплю её по шее,
Поцелую в белый лоб,
Что сметаны стал белее,
И пущу её в галоп.
Западня скучает, видно,
Без людей она грустит.
Мне её бросать обидно,
Но она меня простит.
Потому что на планете
Есть живые табуны.
И, конечно, на рассвете
Снятся им иные сны.
Где луга и где дубравы,
И, конечно, нет людей,
Что всегда найдут управу
На несчастных лошадей.
Западня заржёт чуть слышно.
Я зову её во сне.
Человек в раю не лишний,
Как вожак при табуне.
Юность
Беззаботная, шальная,
Ничего не замечая,
По траве бежит босая
Юность грешная моя.
Оглянулась, усмехнулась
И нечаянно споткнулась.
Появилась вдруг сутулость,
С грустью обручённая.
Вот видны на теле шрамы.
И они как пиктограммы:
Говорят, какие драмы
Ей пришлось здесь пережить.
Сердце бьётся с перебоем
Оттого, что брали с боем.
И, не скована покоем,
Юность рвёт тугую нить.
В «Тёмном царстве» Катерина
Всё грустит и горбит спину,
Ведь она не балерина!
Заколдован путь лежит.
Потому что через годы,
Через бури-непогоды,
По велению природы
Юность к ней не прибежит.
Снег и огонь
Разлетаются брызги. На лужах
Плёнка радугу держит в себе.
Скоро снег и осенняя стужа
Заморозят дорогу к тебе.
А потом и сугробы как стены
Загородят тропинки. Века
Будет бить по лицу белой пеной
Окаянная злая пурга.
Только чую, закончится это,
И опять мы с тобою вдвоём
Будем пить разогретое лето,
Обжигаясь палящим огнём.
Ветер
ты ко мне не сорвёшься увы
среди ночи не ждать у окна
только песни высокой травы
мне навеют спасение сна
но когда удалится восток
и развеется южный туман
я увижу упавший у ног
утомлённый в боях ураган
это ветер, летящий в степи
разозлённый на злую судьбу
я шептала ему потерпи
и кусала до крови губу
деревянное солнце в реке
и кипящее небо зари
стисну ветер в своём кулаке
лишь со мной или сразу умри
Теги: Рыбас-Тараканова Екатерина
Мой друг – красивый человек
Как-то само собой, без всяких наших усилий, а с годами - и против наших желаний, без стука в дверь к нам являются юбилеи... От них не спрячешься и никуда не убежишь.
Годы... Они сужают горизонт, не обещают, не вдохновляют, а грозят.
Моему старинному другу Юрию Дмитриевичу Поройкову – 80. Кто-то ахнет: "Неужели?.." И удивится, если узнает, какими бурными, жёсткими были эти годы, особенно – «перестроечные» и «реформаторские», сколько драматических событий выпало на этот ломоть жизни, сколько труда вложено в каждый год и день, чтобы сегодня не грустить ни юбиляру, ни его друзьям-товарищам, которых у него по всей России и в целом мире тысячи и тысячи... Друзья по комсомольской работе в Башкирии, где Юрий Дмитриевич работал: первым секретарём комсомольского обкома, в ЦК комсомола, где заведовал отделом, в журнале «Молодой коммунист», где трудился главным редактором, в «Литературной газете» первым заместителем главного, в ИТАР-ТАСС – этой огромной и крайне важной для общества организации – первым заместителем директора. Юрий Дмитриевич – блестящий организатор, «пахарь». Там, где он работал, всегда был полный порядок. Два ордена СССР «Знак Почёта» и медали говорят об этом.