За долгие годы заключения (которое ему трижды продляли) он ни разу не усомнился в правильности общей идеи и по-прежнему считал себя лишь щепкой. Бесчисленными ночами ему снились испуганные лица людей, застигнутых врасплох обыском, измученные, затравленные, болезненные взгляды арестованных, трясущиеся руки, подписывающие признательные показания, лужи крови на коричнево-жёлтой керамической плитке, историк-инвалид на шатких ходулях, собака с пробитым черепом и проч. и проч. Однако не раскаяние терзало его душу или то, что от неё осталось, – нет… а желание вновь испытать это сладостное чувство власти и тоска, смешанная с надеждой на полную реабилитацию.
И он дождался! Вернулся! Через много лет его, ни на что не годного, приняли обратно в «органы». И вот он, зло-морщинистый, не по годам дряблый в свои 68 лет, сидит в кабинете на первом этаже легендарного страшного здания и читает зашифрованный отчёт – отчёт о проделанной предыдущим сменщиком-вахтёром работе, похожий скорее на отчёт вахтёра зверинца… но такова шифровка, и ничего странного или смешного для посвящённого в эти дела человека нет.
За окном стало темнеть. Обессилевшая и, по всей видимости, уже бесчувственная муха безжизненно повисла на паутине, ловко сплетённой коварным пауком в углу оконной рамы с облупившейся белой краской. Звезда Иосифа Адамовича погасла навсегда, но на небе появились новые (пока ещё еле видневшиеся) звёздочки – шёл март 1985-го.
28–29 июля 2008 г.
Теги: Яковлева Екатерина
Нас вечные ждут перемены
РОДИНЕ
Всё ты примешь за годы-века:
Будет солнце и чёрные тучи,
Будет мудрость твоя высока,
Будет поступь красива, могуча.
То цвели, то нищали поля,
Вековые о хлебе заботы, -
Это высшая правда твоя:
Были б сыты твои хлеборобы.
* * *
Слово – от лица моего,
От сердца, мечты, от жизни
Несу, не страшась ничего,
В священный корабль Отчизны.
Уходит он в век Золотой
На быстрой волне, ревнивой.
Милая Родина, я – твой!
Возьми меня в путь счастливый.
* * *
И я Отчизне посвятил[?]
Пленённый радужною новью,
И трепетно её любил
Той странною любовью.
И не было в моей любви
Ни рубежа, ни перерыва,
А песни тихие мои –
В любви признанье без надрыва.
* * *
Вот хлопнул зонтик надо мной –
Я медленно иду из дома.
Какой-то мыслью неземной,
Какой-то тайною влекомый.
Эпоха кончилась, прошла,
Беда осталась за порогом.
Себя Россия сберегла –
Идёт опять дорогой Бога.
Что ей мерещится вдали?
Какая миссия святая?
А дождик льёт не уставая,
Вода по зонтику сбегает,
И не видать вокруг земли.
* * *
Волна за волною –
О берег крутой.
Строка за строкою –
Своей чередой.
А ветер крепчает,
И в море темно.
И век величавый
Уходит на дно.
Век боли и страха,
Пожаров лихих.
Пылает бумага,
Коробится стих.
Но буква за буквой
Рождаются вновь.
В них радость и мука,
Добро и любовь.
* * *
Лучи равнодушной Селены
Земную согреют ли твердь?
Нас вечные ждут перемены,
Но их не дано нам прозреть.
Что страстно желаем России
Под сенью небесных светил?
Чтоб вышел весёлый и сильный
И счастьем нас всех одарил?
* * *
Лихолетье, краснолетье…
Поле русское – колоски.
Поле зимнее, поле летнее –
Телогреечки да платки.
Ах, военная, к нам военная,
Грозовая пришла пора.
Думы долгие, сокровенные,
Да голодная детвора.
Надо выстоять, надо выдюжить!
Лишь бы только хватило сил.
Тогда будем петь, славно будем жить
На земле своей, на Руси!
* * *
Даль России чиста, открыта.
Память снова уводит вспять.
Ах, ничто, ничто не забыто!
Избушка соломою крыта,
А рядом с избушкою – мать.
Где-то близко война, сраженья,
Где-то близко гремят бои…
Неужели уйдут в забвенье
Те дороги, что мы прошли?
* * *
На войну меня везли
В обмороженном вагоне,
А мы в печке уголь жгли
И играли на гармони.
Сотрясается вагон,
Мимо – русские селенья.
На последние сраженья
Торопился эшелон.
Но всё тише мерный стук –
Эшелон остановился:
Белый ангел нам явился –
Принял меч из наших рук.
* * *
Строевые песни пели
В запасных, худых полках.
Серые, как пыль, шинели,
И обмотки на ногах.
Мы мечтали о любви,
А ещё – о пайке хлеба…
Годы юные свои
На алтарь кладём победы!