Эта уникальная книга представляет собой курс лекций, прочитанных учёным и учителем Михаилом Викторовичем Пановым в 1995/1996 учебном году в Московском открытом педагогическом институте (ныне МГГУ им. Шолохова). Уникальна она тем, что записана с голоса на магнитофонную плёнку, и в расшифровке сохранены все особенности той тёплой, доверительной, разговорной манеры, которая была характерна для Панова. Но никакая расшифровка не может передать обаяния звучащих интонаций, и к книге прилагается ещё и диск, так что перед нами – звучащая книга.
Но мы не только поэтому рекомендуем её учителям. Учёный-лингвист, ученик Реформатского и Аванесова, Панов был и талантливейшим практикующим школьным учителем. Читая слушателям курс лекций о русской лингвистике, он сопровождает их историческими анекдотами, яркими, остроумными и очень показательными зарисовками: знаменитые Щерба, Ушаков, Гвоздев предстают на страницах его книги как живые. Кроме того, он постоянно делится своим богатейшим опытом, Панов – педагог, любящий студентов, педагог во всём, и недаром для него характерны такие слова: «Учитель – Плюшкин, учитель – скопидом… У учителя два внимания: одно внимание читает художественное произведение и языком щёлкает, головой мотает: «Ах, до чего замечательно!..» А работает там у него фонарик, педагогический фонарик горит: «Как здорово прилагательные качественные тут сочетаются, так что очень интересно!» Сейчас же на бумажку выписывает – и в торбочку». Именно так читал художественную литературу Панов. Но и сам был неистощимым выдумщиком всевозможных сказочных историй, призванных в занятной и лаконичной форме образно объяснить детям лингвистические понятия.
Даже читая курс студентам, Панов заботился о том, чтобы привнести в него элементы игры и лирических отступлений, а уж для школьников придумывал всё новые и новые способы усвоения материала. Вот, например, такой: написать вместе с детьми главу учебника под названием «Части речи» или просто собирать в классе коллекцию аналитических прилагательных. Мы не только разговариваем с помощью языка – мы с помощью языка думаем, и дети должны научиться чувствовать эту связь, оттенки мысли и речи; так, тему обособлений Панов объясняет через логику языка. Подступая к теме синтаксиса, он советует распутывать предложения «с конца», с наиболее зависимых слов, за которые, как за кончик нити, можно вытянуть всё предложение, установить имеющиеся в нём связи.
Весьма интересна заключительная глава книги – «Анализ поэтического текста в школе». Впрочем, Панов говорит о необходимости работы с текстом на всех этапах обучения и выделяет три основных рода таких занятий. Первое: дети пишут сами. Это может быть, например, буриме с заранее заданными шаблонными рифмами, помогающими понять, как устроен текст. Второе: мы подбираем текст, который насыщен определённым грамматическим материалом. Третье: работа над пониманием литературного текста – заключительная глава книги посвящена именно этому.
Помимо своих ипостасей учёного и учителя Панов был воином – артиллеристом, прошедшим всю Великую Отечественную войну, закончившим её в Карпатах. А ещё он был поэтом. В рубрике «Лирическая перемена» мы публикуем его стихотворение «Победа».
О неконтролируемых процессах, флуктуациях и чудесах
Наша школьная литературная студия называется "19 октября": с одной стороны, это день пушкинского Лицея, а с другой - просто моя собственная привязка к мирозданию. Студия – дело для меня скорее сугубо личное, хотя и не без некоторой общественной пользы. По натуре я не проектировщик действительности, а проявитель и взращиватель того, что уже имеется. Вроде садовника. Компания наша так и сложилась – никакого приказа сверху не было, и даже моего личного проекта не было, а было спонтанное желание нескольких учеников остаться после уроков и поговорить о стихах. На тот момент у меня имелся минимальный учительский опыт и никакого опыта ведения студии. Зато Литинститут за плечами и работа в жюри детских литературных конкурсов, где я наблюдала чудовищные примеры детской графомании, поощряемой взрослыми, и теперь точно знала, чего надо опасаться, когда учишь детей писать.
С тех пор прошло пятнадцать лет, и можно делать какие-то выводы. Понятно, что всегда существует некий процент детей, для которых интерес к слову – врождённая способность. Существуют и домашние настройки – немаловажно, что те шестиклассники-энтузиасты, с которых всё началось, принадлежали к филологическим семействам. Но потом вокруг этого «центра кристаллизации» стали собираться самые разные дети, которым было интересно слушать друг друга, говорить о книгах, спорить на самые разные темы и, разумеется, писать самим. Поскольку мы были объединением неофициальным, нашу болтовню за чаем никто не контролировал и не требовал отчётности на предмет воспитательных и учебных задач. Понятно, что в свободной атмосфере дети чувствуют себя прекрасно и могут научиться каким-то вещам гораздо легче, чем на уроке.