Итак, мы вроде бы дружили, и однажды Табаков позвал меня на спектакль по пьесе Александра Вампилова «Провинциальные анекдоты». Может быть, Олег Павлович предполагал уже тогда, что однажды я окажусь в Литинституте? Вампилов, как и многие крупные писатели, был когда-то студентом Лита. Я уже здесь сказал, что и в тяжёлые времена умели играть и жить весело. Хорошо помню (может быть, настоящее «письмо» и состоит из постоянных отвлечений), как однажды, уже много позже триумфального михалковского шествия фильма «Обломов», у меня дома за праздничным столом Олег Павлович показал, каким образом у него, тогда ещё очень стройного, в фильме оказалось такое обширное русское помещичье пузцо. Расстегнул рубашку и надулся. Я ещё подумал: какова диафрагма, как у баса в Большом театре!
Мы спокойно сидели с женой где-то в седьмом или восьмом ряду, похохатывая по ходу действия. В это время Олег Павлович и молодой ещё тогда Леонтьев крутили какую-то изысканную вампиловскую словесную карусель. Леонтьева, несмотря на свою плохую память на лица и имена-отчества, я очень хорошо запомнил: лёгкий, изящный, подвижный. И вдруг Табаков, обращаясь к своему партнёру, весело кричит, меняя, вероятно, имена: «Помню, как мы в Серёжкой Есиным на Камчатке...» Валя вцепилась мне в руку. Как ни в чём ни бывало, Леонтьев тоже что-то сплёл в ответ на непривычную реплику. Какое милое театральное хулиганство! Так я их и запомнил, двоих... Виртуозы. Согласимся, не с каждым зрителем такое случается в театре.
Через много лет я снова увидел Леонтьева, но уже на сцене МХАТа. Как он туда перешёл, это тоже целая история. Для состоявшегося актёра всегда трудно броситься в новое плаванье. Это я пишу, имея в виду обоих – и Табакова, и Леонтьева. Ведь за кормой остаётся наигранный репертуар, положение в труппе, поклонники театра. Это всегда мучительно, и далеко не деньги решают здесь все. Правда, существуют понятия «родительский дом», «ученики». К тому времени, когда Леонтьев оказался во МХАТе, там уже вовсю орудовали его оказавшиеся знаменитыми ученики. То, что Леонтьев профессорствовал в Школе-студии МХАТ (раньше писали – на правах вуза), – это вполне естественно, потому что в школе ректорствовал Табаков, которому очень хорошо известен сценический опыт своего партнёра по сцене, его пунктуальность, порядочность и редкое терпение в работе. Опыт, конечно, опытом, но выясняется, что ещё был и педагогический талант. Две невероятно ярких звезды нынешнего времени Владимир Машков и Евгений Миронов – выпускники Табакова и Леонтьева.
Миронова и Леонтьева я увидел на основной сцене в тогда самой шумной постановке Москвы – Рэй Куни, «Номер 13». Спектакль, на который рвалась Москва, и не только из-за авантюрного сюжета: эта спевшаяся парочка Леонтьев и Миронов творили чудеса актёрской игры, комедийного дара и акробатики. Билеты на спектакль мне тогда, кажется, заказывал Миронов. Мне это было особенно интересно, потому что именно во время последних репетиций «13», чуть ли не во время первых прогонов, буквально в перерыве, в актёрском фойе МХАТа мне пришлось вручать Евгению Миронову премию Гатчинского кинофестиваля «Литература и кино», которую учредил мой товарищ и издатель Сергей Кондратов. Деньги по тем временам были довольно большие. Это тоже целая театральная история, которая характеризует не только Миронова, но, наверное, и его профессора.
Стоя почти за кулисами, я слышал отдельные реплики и вдохновлённое «га-га-га» зала (наверное, костюмеры, рабочие сцены, рабочие цехов, неожиданно собираясь в зале, предрекают успех или неуспех спектакля). Здесь явно был успех, правда, коммерческий и расхожий автор меня смущал...
Наконец, потный и разгорячённый, вылетел Евгений Миронов, а потом торжественно, с улыбкой Кота Матроскина вплыл Олег Павлочич Табаков. По мановению его царственной руки, будто из рукава, появилось шампанское, я вручил деньги, выпили, рядом, кажется, улыбался Леонтьев. Через несколько дней ко мне в институт приехал Миронов. Мы потом покупали телевизоры и видеомагнитофоны для детского дома в Белоруссии – Миронов пожертвовал большую часть свой премии на эти покупки. Отправляли все через посольство. Неужели я всем этим занимался?
На один из первых спектаклей «Последняя жертва» Островского меня пригласил Олег Павлович. Всё было сделано не без помпы. Я тогда сидел, кажется, на седьмом ряду, в проходе, на кресле была табличка «В.И. Немирович-Данченко». Тогда же я обратил внимание, что Табаков играет то, что невероятно трудно вообще-то играть на сцене и что редко у кого получается, – любовь к своей партнёрше. Это была Марина Зудина, Москва ещё не утихла от разговоров о новой женитьбе Табакова. Он был счастлив.