И от ярости ворот делается узким.
Ты же знаешь, насколько сильно болит война,
Если полно её прочувствовать сердцем русским...
Ну а коли они потянут тебя на дно
Да начнут свои крики, выстрелы и сирены, –
Обрати мою кровь в Голицынское вино,
Напои меня ароматом своей сирени,
И тогда сквозь сплошные стены дождей твоих,
Через запах палёной обуви и резины,
Обещаю, мой брат, отстреливаться за двоих
И сражаться, покуда полные магазины.
Моя Георгиевская лента слепит глаза,
Золотится на солнце – враг оттого и сердится,
Что сегодня каждый, кто её завязал,
Привязал её прямо к сердцу.
Александр АНТИПОВ
* * *
Так и живи. А колос твоей свечи –
Только фигурка, чтобы прославить воск.
Просто живи (на то не ищи причин)
С этим разрезом глаз и копной волос.
Белая ночь на севере хороша,
Но и твоя московская в том числе.
Благодари её за нечастый шанс
Быть одиноким множество зим и лет.
Будь благодарен всем, кто тебя забыл,
Ноши обид не требуя на плечах,
Чтоб не сидеть за пазухой у судьбы,
Чтобы не ей решать, где замрёт свеча.
Просто живи до выстрела, до поры,
Но не вреди свече, не топчи ногой.
Если твоя рука дождалась искры –
Это уже равнение на огонь.
Остановись, чтоб ветер не сбил её,
Помни, о чём фитиль тебе намекал:
Если не сможешь пламя сберечь своё –
В этом виновна только твоя рука.
Ли ГЕВАРА
* * *
У меня имеется свой, персональный некто.
Он такой же, как я, – воинствующий чудак.
И я принимаю его звонки, как таблетку:
раз в сутки, на ночь, как правило – натощак.
У меня в полдуши – налёт богохульной рвани.
У меня в полспины – автографы падших ив.
Шрамы – тоже искусство. Я хвастаюсь ими по пьяни,
потому как если не в петлю – значит как минимум срыв[?]
И срывается пластырь божественных стереотипов.
С размаху, цепляясь в надежде за мягкую ткань.
Под пластырем душно и непривычно тихо.
Пощёчина миру – моя последняя дань.
Анастасия КИРИЧЕНКО
* * *
Сколько камней,
набитых в подошву туфель моих,
мне предстоит сосчитать,
прежде чем снова руку твою сожму я?
С кем предстоит просыпаться
и с кем предстоит засыпать?
В душных пролётах подъездов
кого провожать, не целуя,
прежде чем ты со мной будешь
на лавках протёртых дневать?
Подскажи, для кого мне изламывать
ранее стройные строфы,
в чьих руках застывать оплавленным парафином?
Я как скрипка, случайно забытая в кофре,
без ручки
у музыканта, сопящего за уже опустевшим графином.
Это всё виноват твой тонкий точёный профиль –
подбородок,
чуть тронутый где-то седой щетиной.
Хмурый город ссутулился ночью
от проливных дождей –
под своим одеялом, во сне,
расправляю спину,
если тебе вдруг дышится легче или ровней
в ту секунду, где я так внезапно
приснюсь тебе в длинном
и цветастом цыганском платье,
прекрасная как Кармен.
Я оставлю не менее тысячи знаков на обороте
исписанной мной тетради.
Ты проводишь меня острым взглядом,
сломавшимся на повороте,
до последнего в спину глядя.
Это будет как реверс,