Может статься, и я – после смерти смешаюсь с Охотским
Сатанеющим морем. Какие миры и круги
Заприметят меня – кашалотом, тюленем неброским?..
Если же говорить всё-таки о мире земном – Чигрин не довольствуется прямым отражением его явлений. Он сам творец и поэтому вольно обращается с жизненным материалом. Всё необычно смешивается в его стихах – явления природы, мифы и легенды, впечатления настоящего мига и далёкие воспоминания, образы мировой культуры и бытовые детали. Из этих разных, казалось бы, несоединимых «пазлов» он составляет одно гармоничное поэтическое целое.
Вообще, вживаясь в творчество Евгения Чигрина, понимаешь: поэзия для него – не просто некое увлечение, существующее параллельно с основной линией судьбы. Это и есть его судьба. Как говорит сам поэт: «недолгую жизнь я упрятал в лирический миф». Все в его жизни события и впечатления, чувства и переживания – прежде всего исходный материал для поэзии. Где бы ни был автор, что бы он ни делал – он живёт, дышит, думает и чувствует поэзией, всё пропуская через восприимчивое сознание. Почти в каждом стихотворении поэт так или иначе говорит о процессе стихосложения, задаётся вопросами, откуда берутся стихи, чем навеяны, как происходит их рождение и, наконец, куда они ведут, чему служат. Зачастую даже явления природы для Чигрина непосредственно связаны со стихосложением:
Сбегает день, чтоб постареть смогла
Строфа, в которой музыки негусто,
За окнами сверчковая игра,
Материя, с которой слишком грустно,
Неспешно раскрываются слова
в потоке алфавита, ведовства
стоящей надо мной большой луны…
Мир вообще существует для этого автора лишь настолько, насколько он назван поэтическим словом, то есть поэтом дотворён. Сквозь это слово, как сквозь цветное стекло. Евгений Чигрин, несомненно, импрессионист – певец мимолётного ускользающего впечатления, пойманного и отражённого его поэтическим зеркалом. Потому так часто автор обращается к художникам-импрессионистам. Работает с «подстрочником бытия» – переводит его на поэтический язык лишь ему одному известным способом и образом, не боясь необычных сравнений и, казалось бы, несочетаемых понятий – таких, например, как «солёный полумрак» или листва, которая «огнём зелёным весела». И у Чигрина это работает, живёт, добавляет свой неповторимый «импрессионистический мазок» на общее стихотворное полотно.
Словарь Чигрина, несомненно, богат, причём «в поэтическом хозяйстве» у него для всего есть место – для штилей высокого и разговорного, для архаики и для сленга:
Как быстро темнеет над местностью сильное небо,
с которым контачить в моём одиночестве лепо…
Вообще Евгений Чигрин настолько самобытен и ни на кого не похож, что не стоит и стараться даже условно причислять его к каким-то литературным направлениям, разве что в порыве творческой эклектичности он заимствует черты – «мазки» – разных поэтических жанров и стилей: акмеизма, имажинизма, футуризма, модерна и постмодерна. И всё это не ради игры словами или плетения абстрактных стихотворных виньеток. «Неспящая бухта» – это не «записки путешественника», не пейзажная лирика. Это книга по сути своей философская, мудрая и поэтому немного грустная, ведь автор «играет жизнь и смерть на дудке-виво»:
В этом свете что хочешь привидится для
Самопальной неспешной строфы..
В этом свете что хочешь смогу объяснить:
Сновидения, смыслы, холсты,
Будто сети тяну полуночную нить
Стихотворства, иллюзий, мечты…
Стихотворчество – «тихотворчество у моря» – попытка Чигрина ответить на вечные вопросы бытия, найти своё место не только в поэзии, но и во Вселенной. Вообще море – один из его излюбленных образов. Чигрин – «ловитель моря на приманку строк». И речь тут, разумеется, идёт не только о морях земных – Охотском, Чёрном, Красном, – воспетых поэтом. Речь скорее о море житейском, куда Чигрин-поэт погружается в «батискафе-стихотворении».
«Неспящая бухта» – конечно же, тоже образ метафорический, многослойный. Каждый читатель волен толковать его по-своему. Для меня это та неспящая бухта Чигрина, куда постоянно прибывают с товаром «корабли-впечатления», которые поэт всегда готов принимать и «разгружать» и, отсеивая лишнее, преобразовывать мимолётные впечатления бытия в стихи, не уставая разгадывать, «какого цвета это волшебство, с которым обнимается искусство?».